Ну а бисы шли по нарастающей. Когда Сологуб в очередной раз уселся за рояль, в паузе после оборвавшихся аплодисментов кто-то успел выкрикнуть: «Двенадцатый этюд!» Вольт улыбнулся с превосходством счастливого обладателя: не будет Двенадцатого этюда!
Заходить после концерта к Сологубу Вольт не стал: там толпились поздравляющие, при них ничего внушающего не скажешь. На площадке лестницы стоял Савва Эрастович.
Еще раз, от лица дирекции! Заходите к нам, всегда будем рады!
И он поцеловал Наде ручку. При Надином росте толстяку пришлось перегибаться почти пополам.
Вольт мгновенно представил, как бы это выглядело в ИМИ! Прощаясь с Поливановой, поцеловать ей ручку!
— Чего ты улыбаешься?
Вот вопрос, которого Вольт не выносит. Если б захотел, сам бы сказал, без вопросов. Но невозможно же быть все время как на витрине, объяснять каждое свое выражение лица, каждый жест!
— Неважно. Так, мелькнуло.
— А я подумала, тому, как он поцеловал ручку. Наклонился, а в лысине отражается люстра.
Вольт не захотел поощрять ее догадливость и соврал:
— Нет, совсем другому.
Уже когда отъехали, Надя сказала:
— Здорово это у тебя! Все-таки это какой-то магнетизм. Ну пусть называется биополем.
До Вольта не сразу дошло, о чем она: он уже думал совсем о другом.
— Какой магнетизм?
— Ну как ты вылечил Сологуба.
И так Вольта страшно злят бесконечные разговоры про биополе, про экстрасенсов — такой же модный идиотизм, как дубленки или джинсы, о которых день и ночь мечтает внук этой жалкой Грушевой, — так еще не хватало выслушивать то же самое от Нади! Это как прямое предательство!
— Какой, к черту, магнетизм! Чистое внушение. Все в нем самом, нужно только помочь его собственным силам!
— Что же он — не хотел? А ты пришел, раз-два — и отпустило. Да я ж и на себе испытала. Помнишь, когда болели зубы. Я никогда не говорю, пока не испытаю на своей шкуре.
Никогда Надя не спорит, куда пойти, что купить, никаких бытовых дрязг, о которых только и слышишь в других семьях, — ну идеальная жена! Если бы не этот неожиданный остров упрямства: когда доходит до всякой мистики — тут у нее вдруг мнение, и что ни говори — без толку: в конце концов замолчит, но внутри останется при своих глупостях!
— Можно подавить любую собственную боль. Только почти никто не умеет. Между прочим, об этом знали еще в средние века: что встречаются люди, нечувствительные к пыткам. А там тебе не зубная боль! Тогда все валили на дьявола, теперь это называется экстрасенсом.
— «Подавлять собственную боль»! Легко тебе говорить, когда у тебя ничего не болело! А ты бы попробовал на себе!