Эллен вздохнула. Какой хороший мальчик был Саймон! Такой невинный. Но почему он не приходит уже три дня? Или она что-то не так сделала?
Он сердится на нее? Она закусила нижнюю губу и напряглась, сдерживая переполнявшие грудь рыдания. Не надо плакать. Плач расстраивает Саймона. Тем не менее, туман застилал ее глаза. Эллен моргнула, прогоняя слезы. Слеза скатилась по щеке, пощекотав кожу, и Эллен быстро вытерла ее тыльной стороной руки.
Она посмотрела на вязанье у себя на коленях. Саймон любил красное. Он всегда говорил, что этот цвет наполняет его чувством счастья. Счастья? Разве ее бедняжка знал когда-нибудь счастье? Только когда они были вдвоем, вместе, играли, ухаживали за своим садиком, даже когда ходили за покупками. И по-детски шутили, хихикали вместе, вместе смотрели телевизор, вместе... вскоре это счастье стал омрачать поворачивающийся в двери ключ. Лицо Саймона изменялось, оно становилось испуганным, чуть ли не безумным при звуке шагов на лестнице. Пока ключ искал скважину, он неотрывно смотрел на дверь, а потом, когда дверь начинала открываться, прижимался к матери. Как они ненавидели эти моменты, когда он входил в комнату, наполняя ее подлой вонью виски и сигарет и отвратительным запахом немытого тела! Как им хотелось убежать и спрятаться от его порока и грязи! Как...
Резким движением она снова взялась за спицы, прогоняя из головы ужасные воспоминания.
Одна лицевая, одна изнаночная, одна лицевая, одна изнаночная, одна лицевая...
Даже после смерти отца маленький Саймон боялся. Он по-прежнему смотрел на входную дверь со страхом в глазах, когда слышал снаружи звук, хотя она заверяла его, что отца нет, что он больше не будет их беспокоить, что теперь они поистине остались вдвоем; Вместе... Но оставались кошмары, шаги по лестнице, когда там на самом деле никого не было, никто не крался в его комнату мучить его, проделывать эти ужасные вещи...
Одна лицевая, одна изнаночная, одна лицевая, одна изнаночная, одна лицевая...
Брось это, Эллен! Забудь все. Он умер. Теперь остались только она и Саймон. Что бы ни говорили другие, во что бы ни верили. Что они знают? Они думают, что Саймон покинул ее, но нет, он никогда ее не покинет, ее Саймон. Он слишком любит свою мамочку. Она объяснила тогда священнику, но он только отругал ее, сказал, что это не правда, что Саймон... что Саймон...
Одна лицевая, одна изнаночная, одна лицевая, одна изнаночная, одна лицевая...
Ее проворные пальцы работали все быстрее, быстрее, за их движением было не уследить. Ряды были забыты, форма стала бессмысленной.