Кейн хохотнул.
— Терри, но ведь ты тогда уже была, как говорится, зрелым яблочком... Как же тебе удалось до таких-то лет сохранить наивность? Обычно девчонки, тем более из фермерских семей, набираются ума-разума, как только вырастают из пеленок.
— Не знаю. Может, потому, что у меня не было старшей сестры или опытной подружки. — Она вздохнула и, опустив глаза, пробормотала: — А наверстывать сейчас уже слишком поздно.
Взяв ее маленькую ладонь в свою, Кейн сжал ее и тихо произнес:
— Вряд ли стоит наверстывать. Тебе это ни к чему. Я и сам ничего не потерял бы, не спеши учиться. Знаешь, Терри, как только я тебя увидел, сразу понял: в тебе есть и ум, и обаяние...
Ум и обаяние. Приятно слышать о себе такое, даже если не слишком в это верится.
— Увы и ах! Джон обо мне совсем иного мнения. И его адвокаты тоже.
— Значит, развод был не слишком мирный?
Она молча кивнула.
— А сейчас у тебя к нему что-то осталось? Или все в прошлом?
— Нет, не все. — Терри сказала это почти с сожалением. — Думаю, он всегда будет мне небезразличен. Ведь я его любила. Во всяком случае, думала, что люблю. А может, жалела...
— Жалела?!
— Ну да. Вернее, не его, а того маленького мальчика, каким он был когда-то. Как-то раз он сказал, что его вырастила дюжина слуг. Я думала, он шутит, а сейчас понимаю: все так и было.
Кейн молчал. А ведь с ним было почти то же самое. Отец любил рыбалку и охоту, мать ездила то в Париж на показ мод, то в Канны на кинофестиваль, то в Римини или еще на какой-нибудь престижный курорт... И ни разу ни тому, ни другой не пришло в голову взять с собой детей. В их семье не было принято пускать детей на свою территорию.
Помолчав, Терри задумчиво продолжила, словно рассуждая вслух:
— Да, пожалуй, я испытываю к Джону именно жалость. И, знай об этом сам Джон, это вряд ли бы что изменило. Если честно, я никогда не понимала, зачем он на мне женился. Ведь я всегда была ему безразлична. И его ничуть не волновало, люблю я его или нет... — Она пожала плечами. — Потому что он сам вряд ли умеет любить. Разве что себя самого...
Кейн рассмеялся и, обхватив Терри за плечи, прижал к себе. Сейчас на душе у него стало намного легче, чем всего несколько минут назад.
— Ну, мне пора! До свидания, Терри. — Он встал и, направившись к двери, уже с порога сказал: — Созвонимся.
Кто знает, может, те, кто отказываются от игры, на самом деле и есть самые заядлые игроки? — думал он по дороге домой. Как бы там ни было, игру надо вести в открытую. Значит, для начала надо сказать Терри, что на самом деле он Керк Райли.
Вот она спросила, зачем он к ней пришел, а ведь он ей так и не ответил. Мог бы сказать, что она нужна ему, но он еще сам не понял для чего. И не знает, как долго она будет ему нужна. Может, стоило сразу признаться, что он не хочет увязать слишком глубоко и оставляет за собой право в любую минуту дать задний ход?