Словом, так или иначе, кончался сон всегда одним и тем же — последними словами, долетевшими по радио с «бич-бонанзы», которые Кейз столько раз слышал с магнитофонной ленты во время расследования. Он просыпался и, лёжа рядом со спящей Натали, думал, вспоминал, мечтая о чуде — чуде, которое изменило бы прошлое. А потом он уже боялся заснуть, гнал от себя сон, чтобы избежать кошмара и новой пытки.
Вот тогда-то в тишине ночи совесть и стала всё чаще и чаще напоминать ему об украденных у работы минутах — роковых минутах, когда он мог и должен был раньше вернуться на своё место, но по беспечности не сделал этого, погружённый в думы о своём, личном. Кейз ведь знал то, чего не знали другие: что трагедия с Редфернами произошла по его вине, а вовсе не по вине Перри Юнта. Перри оказался случайной жертвой, жертвой стечения обстоятельств. Он был другом Кейза и не сомневался, что, будучи человеком добросовестным, тот быстро вернётся в диспетчерскую. Кейз же, зная, что его друг работает за двоих, понимая, какое это дополнительное бремя, задержался намного дольше, чем требовалось, и тем подвёл Перри: в итоге Перри Юнт оказался во всём виноват и пострадал вместо Кейза.
Перри Юнт стал козлом отпущения.
Но Перри всё же остался жив. А Редферны погибли. Погибли потому, что Кейз размечтался, наслаждаясь солнечным теплом, оставив недостаточно опытного стажёра справляться с обязанностями, которые лежали на нём, Кейзе, и к выполнению которых он был более подготовлен. Конечно же, вернись он раньше, он обнаружил бы Т-33 задолго до того, как самолёт приблизился к машине Редфернов. Это несомненно. Ведь он сразу заметил его, как только вернулся, но было уже поздно.
Снова и снова… час за часом, будто привязанная к жёрнову, мысль Кейза возвращалась в ночи к изначальной точке, терзая его, доводя до безумия невыносимой болью, угрызениями совести. Порой он засыпал в изнеможении — и опять кошмар, и опять он просыпался.
Мысль о Редфернах ни днём, ни ночью не покидала его. Ирвинг Редферн, его жена, дети стояли перед глазами Кейза, хотя он никогда в жизни не видел их. Собственные дети — Брайан и Тео — живые и здоровые, были как бы вечным для него укором. Ему казалось, что он виноват даже в том, что живёт, дышит.
Бессонница, потеря душевного равновесия стали вскоре сказываться на его работе. Он утратил быстроту реакции, начал колебаться, прежде чем принять решение. Раза два он даже «терял картинку» и вынужден был обращаться за помощью к коллегам. Впоследствии он понял, сколь тщательно за ним всё время наблюдали. Его начальники по опыту знали, что может произойти, к каким последствиям приводит переутомление.