Далее, собранные сведения о какой–то странной переписке и таинственных посылках, предназначавшихся на Волынь, «любовичскому ходоку Таупкину, для передачи любовичскому раввину».
В показании своем о тех лицах, которые были на квартире Юшкевичера перед обрезанием Шерстобитова, Богданов указал, между прочим, на еврея в халате и высокой грузинской шапке.
Следствием было установлено, что в это время в Саратов, действительно, приезжали на короткое время дна еврея с Кавказа и виделись с Юшкевичером.
У евреев этих — Ильягу–Назар–оглы и Бениля–Евда–оглы — были произведены на Кавказе обыски, причем, в числе религиозных книг, оказавшихся у Бениля, обратило внимание редкое в России и не имевшее цензурного пропуска, изданное в Антверпене иудейское сочинение: «Чин устного предания о пасхе», где, в числе гравюр, изображен фараон, ищущий кровью еврейских детей получить исцеление от проказы.
Таково, впрочем, еврейское объяснение гравюры. А изображает она голого человека в венце, простирающего руку на кровь, текущую из закалываемого перед ним младенца.
Гораздо более определенные сведения о внесаратовских сношениях Юшкевичера удалось почерпнуть из показании некоей Марии Ивановны, по отцу Безверховой, по мужу Слюняевой.
Она, несомненно, принадлежала к числу таких же людей «со дна», как и Богданов, и Локотков — такая же бездомная бродяга, как и последний.
Показание ее настолько характерно, что надлежит привести его подробно. Начинается оно с событий, происшедших года за три до убийства Шерстобитова и Маслова.
Выданная в очень молодом возрасте замуж и весьма быстро убежавшая от мужа, крестьянина Пензенской губернии, Слюняева начала «шататься по разным селеньям» и, таким образом, добралась до Тамбова. В этом городе, выйдя на базар, она встретила какого–то плотника, который искал нанять женщину в стряпухи. Сойдясь с ним в цене, она в тот же день отправилась в местечко Ляды, на винокуренный завод Чичерина, в артель работавших на заводе плотников.
Отсюда сманил ее к себе в услужение живший при заводе князя Гагарина еврей–винокур, называвшийся Александр Григорьевич (а по следствию Хацкель Ариев) Коников.
У Коникова и жены его «Арины» Моисеевны Слюняева была в услужении с перерывами три года.
Во время еврейской пасхи съезжалось к «Александру Григорьевичу» много евреев из разных мест. Собирались жиды, служившие на заводе, которых было до 15 человек.
В их числе Мария Слюняева припоминает двух старых евреев, как их зовут не знает, но слышала, что одного прозывали «Реби», то есть учитель, а другого — «Пчельник».