Как было сказано, с этим можно сравнить еще одно, то, что связано с именем Кришны, можно сравнить с тем, что звучит для нас в трех позднейших, близко к нам стоящих именах. Но там это выступает совсем в другом роде — в системе понятий, в философском роде; это именно то, что связано с именами Фихте (Иоганн Готлиб Фихте (1762–1814)), Шеллинга (Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг (1775–1854)), Гегеля (Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831)). В отношении тайноведческого характера учение этих трех людей можно немного сравнить с другими «тайными учениями» человечества. Потому что, хотя в конце концов учения Фихте, Шеллинга и Гегеля можно иметь, но никто не будет отрицать того, что они в широком смысле слова остались настоящим тайноведением. Очень мало людей хотят иметь какое-либо отношение к тем вещам, какие написали эти три человека. Из известной, можно сказать, философской любезности в некоторых философских кругах говорят опять о Гегеле, и в ответ на то, что я сейчас сказал, возражают, что есть же люди, которые занимаются Гегелем. Но если взять то, что эти люди производят и что они вносят для понимания Гегеля, тогда приходишь к тому, что для этих людей Гегель остался тайноведением. У Фихте, Шеллинга и Гегеля выступает то, что на Востоке светит нам от Кришны, — выступает в абстрактной, понятийной форме; и уже для того, чтобы заметить сходство, нужен совершенно определенный склад человеческой души. Хотелось бы без обиняков поговорить однажды о том, что для этого нужно.
Если человек, который теперь имеет не просто среднее, а даже высшее образование, берет в руки философское произведение Фихте или Гегеля, то он думает вычитать у них что-нибудь такое, что касается прогресса в развитии понятий. И подавляющее большинство людей согласятся, что нельзя почувствовать теплоту, если, например, открыть «Энциклопедию философских наук» Гегеля (Впервые появилась в 1817 году), где сперва говорится о «бытии», а потом — о «небытии», «становлении», «инобытии» и т. д. Тогда скорее всего будет сказано: «Тут кто-то из высшей отвлеченности понятий что-то намешал; может быть, это и очень хорошо, но для сердца, для души это мне ничего не дает и не греет». Я знаю многих людей, которые как раз это произведение Гегеля, о котором я сейчас говорил, закрывали, прочтя 3–4 страницы. В одном только они неохотно признаются, — в том, что, может быть, вина за то, что они не могут получить тепла, что они при этом не ощущают жизненной борьбы, ведущей из ада в небеса, лежит на них самих. В этом неохотно признаются. Потому что у этих, философов существует возможность пережить в том, что люди называют «абстрактными понятиями», и жизненные битвы, и почувствовать весь подъем от величайшего жизненного холода к величайшему жизненному теплу; можно ощутить, что эти вещи написаны непосредственно человеческой кровью, а не только абстрактными понятиями.