Я направляю ваш взор на другую фигуру Нового времени, которая тоже приблизилась к человечеству через поэтический образ, через произведение, главный герой которого будет, конечно, еще долго жить в человечестве, когда автор уже станет для будущего мира подобным Гомеру или Шекспиру, — когда об одном не знают ничего, а о другом знают страшно мало. Когда-нибудь позабудут то, что составители мемуаров и биографы сообщают о Гете, забудут то, чем люди так интересуются у Гете, — и это несмотря на книгопечатание и другие современные средства, — но всегда будет стоять в жизненном величии, в живой пластичности образ Фауста, который создал Гете. Люди ничего не знают о Гомере, а о Гекторе и Ахилле знают очень много, — и придет время, когда о личности Гете будут знать немногое (и это хорошо!), но всегда будут знать о Фаусте.
Фауст — это такой образ, который, будучи выведен в литературе, а затем завершен у Гете, восходит также к реальному образу. Он жил как реальная фигура в XVI веке, — он действительно был. Был не таким, как его описывает Гете в своем «Фаусте». А почему Гете описывает его именно таким? Он сам этого не знал. Но когда он направлял взор на Фауста, на традиционного Фауста, которого знал с детства, еще по кукольному театру, тогда в нем действовали силы того, кто стоял за Фаустом, кто был предшествующим воплощением Фауста, — силы Эмпедокла, древнегреческого философа! Это все просвечивало в образе Фауста. И хотелось бы сказать: когда Эмпедокл бросается в Этну, связывается с огненным элементом Земли, — каким удивительным одухотворением, какой спириту ализацией этой, дохристианской мистики природы, которая тем самым становится действительностью, является заключительная сцена гетевского «Фауста», это вознесение Фауста в огненный элемент неба с помощью таких существ, как, например, Pater Seraphicus! Медленно и постепенно вживается новое духовное направление в то, к чему люди больше стремятся. Уже давно для многих глубоких умов человечества стал значимым сам факт — без того, чтобы они что-нибудь знали о перевоплощении и карме: когда они рассматривали во всем объеме душу, которую хотели описать на основании ее собственной внутренней жизни, они описывали то, что просвечивало из ее прежних воплощений. Как Шекспир не знал, что Гамлет был Гектором, но именно так его изобразил, не зная, что в Гекторе и Гамлете жила одна и та же душа, — так и Гете описывал Фауста, как будто за ним была душа Эмпедокла со всеми ее особенностями, потому что в Фаусте была именно душа Эмпедокла. Но характерно, что именно таково движение вперед и прогресс человеческого рода.