являвшегося одной из легальных декабристских организаций, действовавшей сначала под руководством «Союза благоденствия», позднее — «Северного общества». Членами его станут К. Рылеев, А. и Н. Бестужевы, В. Кюхельбекер, Н. Тургенев. В «Вольном обществе» был очень силен интерес к отечественной истории, ее героическим свершениям, что импонировало чувствам молодого художника. Вместе с этим Кипренский, видимо, воспринимал в обществе уроки декабристской гражданственности. Об этом говорит стихотворное обращение к живописцу его друга Востокова:
Ты был поэтом — будь философом теперь!
Искусной кистию своей
Яви добро в разительных контрастах…
И душу зрителей к добру воспламеняй.
[243]В 1817 году Академия художеств возобновляет заграничные командировки для своих выпускников. Одним из первых за границу отправляется Кипренский.[244] Через год из Рима, где он обосновался, присылает первую заграничную картину «Итальянский садовник». Пребывание в Италии принесло Кипренскому известность в европейских художественных кругах, душевное удовлетворение, однако лучшие его произведения были созданы в России.
Незадолго до восстания декабристов, в конце 1823 года, Кипренский вернулся в Россию. Возвращение на родину не было радостным для художника — двор, общество и критика встретили его неприязненно. Тяжело пережил Кипренский разгром восстания декабристов, среди которых были и его друзья. Установление николаевской реакции разрушало надежды на социальные изменения в России, улучшение нравственного климата в Петербурге. И Кипренский снова стремится в Италию. Настроение его этого периода выражает письмо к скульптору Гальбергу, в котором в иносказательной форме он дает оценку петербургской действительности: «бойтесь невской воды, — предостерегает он друга, собиравшегося вернуться на Родину, — она вредна для мрамора»[245] (то есть искусства — Н. Я.).
Незадолго до отъезда Кипренским было создано одно из лучших его творений — портрет А. С. Пушкина (1827). Дружеские отношения с великим поэтом, влияние романтических поэм Пушкина на творчество Кипренского, преклонение последнего перед высоким даром первого поэта в России — все это обусловило значительность поставленной перед живописцем задачи. И Кипренский превосходно справился с нею. От портрета веет озаренностью вдохновения. Художник запечатлел не милого друга веселой юности, не простого писателя, а великого поэта. С удивительной тонкостью и мастерством Кипренский передал момент творчества: Пушкин словно прислушивается к только ему слышимому, он — во власти поэзии. Вместе с тем, в строгой простоте облика, грустном выражении глаз ощущается зрелость поэта, много пережившего и передумавшего, достигшего зенита творчества. Все это понял и сам Пушкин, полушутливо писавший художнику: