Черт, но как же его зовут, сморщился я. О да, конечно Барбариго!
Не иначе как юный Барбариго получил к этому времени какие-то вести, иначе он никогда не решился бы заговорить. Что ни говори, но он находится не в Кремле или при дворе каких-нибудь диких варваров вроде московитов, а в стране с самым суровым и древним этикетом в мире. И тем не менее даже это не заставило его прикусить язык.
— Я вовсе не хотел вас оскорбить, — тут же поспешил извиниться Барбариго. — Но прежде султан Сулейман всегда принимал нас самолично. А жители Венеции, узнав о слухах, которые ходят о здоровье Великого Турка, желали бы услышать об этом из его собственных уст.
С того места, где я сидел, мне было видно только верхушку белого тюрбана моего господина. Но я мог без труда представить себе выражение его лица — в особенности ту тонкую, свойственную только ему ироническую усмешку, с которой он выслушал подобную дерзость.
— Но сейчас вы находитесь в присутствии его султанского величества, — заявил Соколли-паша, своим длинным пальцем указав куда-то чуть выше того места, где притаились мы с Сафией. — Узрейте, — величаво и высокопарно продолжал визирь, — сие есть Око султана!
Юному Барбариго пришлось довольствоваться этим.
В Константинополе Око султана было непременным атрибутом власти — небольшая, скрытая от посторонних глаз ниша в стене, сделанная по особому повелению Сулеймана. Как гласили легенды, Хуррем-султан, его законная и самая любимая жена, часто сидела там — рядом со своим обожаемым повелителем.
Интересно, догадывался ли Соколли-паша, кто там находится на самом деле? Впрочем, очень возможно, что и нет; насколько я мог судить, он никогда особенно не интересовался делами и интригами гарема. Думаю, мой господин вполне искренне считал, что ниша у него за спиной пуста, и его слова были просто данью обычаю. Могу поспорить, узнав о нашем присутствии, он приказал бы окурить это место, как садовник окуривает сад, чтобы избавить деревья от гусениц.
И тут произошло нечто такое, отчего и Соколли-паша, и посольство с юным Барбариго мигом вылетели у меня из головы. Одного упоминания паши о недремлющем Оке султана оказалось достаточно, чтобы Сафия вдруг встрепенулась. Вскинув голову и горделиво расправив плечи, она и впрямь, должно быть, вообразила себя на месте всемогущего султана, забыв о том, кем была на самом деле — всего лишь ничтожной рабыней, матерью его будущего наследника.
Широко раскрыв глаза, я изумленно наблюдал за этим невероятным созданием. Закутанная в тончайшие, изысканные шелка грациозная фигурка, которую нисколько не портил даже большой живот, пленяла глаз, как спелое, наливное яблочко. Но как даже в самом спелом яблоке может скрываться червяк, так и в ней угадывалось нечто глубоко извращенное, пугающее. Вот и сейчас Сафия смотрела на юного венецианца, и на губах у нее играла знакомая удовлетворенная, чуть похотливая улыбка, не имевшая, однако, ни малейшего отношения к чувственности, поскольку Сафия всегда желала только одного — власти. И того, что может дать ей в руки эту самую власть.