— Молю Аллаха, чтобы это была не ваша провинция, — пробормотал я, от души надеясь, что он не заметил в моем тоне привкуса горечи.
Мои слова заставили нашего радушного хозяина слегка опешить.
— О… конечно же нет! Поверьте, мой друг, у меня и в мыслях такого не было! Право же… что это вам пришло в голову?! Конечно, он юноша весьма многообещающий, но отличается поразительной скромностью. И к тому же, как мне показалось, начисто лишен честолюбия.
— Да, да. Сам не понимаю, что это на меня нашло, — оправдывался я, спохватившись, уж не выдал ли я себя. — В тот день, когда мы с ним случайно столкнулись возле мечети, мне показалось, он придерживается весьма философских взглядов на жизнь. И сейчас я всего лишь хотел сказать, что губернаторский пост — дар небес. А счастья, знаете ли, никогда не хватает на всех. И если одному достанется его сверх меры, то, значит, кому-то не достанется вовсе.
— М-да… Так я, знаете ли, взял на себя смелость пригласить его отобедать у нас нынче вечером. Надеюсь, вы не станете возражать, друг мой?
Что я мог сказать? В конце концов, я такой же гость в этом доме, подумал я про себя.
Желая немного размяться, я вышел из дома и отправился в город, намереваясь посетить мечеть Ала уд-Дин.
На Востоке немало прекрасных мечетей, но мечеть Ала уд-Дин была особенно хороша: украшенная затейливой резьбой по мрамору, она невольно заставляла вспомнить античные памятники архитектуры, а стена, которой она была обращена к Мекке, выложенная изразцами чудесной ручной работы, могла привести в восторг кого угодно. Решив, что именно в этом и кроется причина охватившего меня благоговейного чувства, я подошел поближе, собираясь рассмотреть ее как следует. Но внезапно мое внимание привлек какой-то неясный звук — нечто вроде приглушенного бормотания, доносящегося прямо у меня из-под ног. Приглядевшись повнимательнее, я увидел человека. Его присутствия, признаться, я сразу и не заметил — может быть, потому, что он странным образом сливался со стеной, возле которой сидел. Поджав под себя ноги, человек устроился прямо на полу, держа на коленях перед собой священную книгу, из которой тихонько читал нараспев:
Любовь возжигает прах таинственным огнем,
Пробуждая даже в горах пылкое желание.
Благословен тонущий в океане любви,
Ибо небеса посылают ему хлеб насущный.
Я тут же узнал бессмертные строки Матснави Шарифа, суфия[24] Руми. Тот, кто произносил их, был до самых глаз закутан в заплатанный плащ, выдававший его принадлежность к ордену нищенствующих дервишей.
Ноги мои сами собой подогнулись, и я уселся на пол возле него так близко, что колени наши соприкоснулись.