Щупальца спрута (Фрейлихман) - страница 83

Белгородов раскурил потухшею трубку и, приминая табак большим пальцем, продолжал:

— В том лагере произошло событие, перевернувшее все мои убеждения. Недалеко от нас разместилась семья, прибывшая одновременно с Мелеховыми. Мария Петровна рассказала, что это семья военного врача. Кроме жены врача, у которой в пути умер двухмесячный ребенок, были ее родители и сестренка лет тринадцати. Фамилии их я не знал. Жена врача — женщина лет двадцати двух — двадцати трех, с каштановыми косами и большими серыми глазами была необычайно привлекательна.

Несмотря на горе, мы невольно любовались ею. «Рыжий» тоже обратил на нее внимание. Проходя мимо, он останавливался, минуту — другую смотрел на нее. Она опускала голову, и он молча уходил прочь. Внимание надзирателя к этой женщине встревожило весь лагерь. Мы ждали беды. И не ошиблись. Через несколько дней женщину вызвали в комендатуру лагеря. Она отсутствовала не более получаса. Вернулась вся в слезах. Оказалось, что «Рыжий» предложил ей стать его наложницей и за это обещал сохранить жизнь. А иначе…

Весь лагерь притих в ожидании страшной развязки.

На рассвете следующего дня большею группу повела к обрыву. Мы столпились у колючей проволоки и молча провожали их в последний путь…

К обрыву нужно было подниматься в гору. Нам было хорошо видно, что делается за колючей проволокой. На травянистом склоне горы обреченных остановили. По списку отбирали группы людей. Их ставили лицом к обрыву и давали очереди из автоматов. В последней группе находилась эта женщина. На ее глазах сначала расстреляли отца, потом мать и сестренку. Последней подтолкнули к обрыву ее. Но она не двинулась с места. Тогда надзиратель быстро подошел и увел ее прочь… Она осталась с «Рыжим».

— Как… как она могла?.. — глухо вскрикнула Лидия и, запнувшись, умолкла.

ГЛАВА VII

Белгородов с минуту молчал. На лбу выступили крупные капли пота. Он рывком расстегнул ворот кителя, достал платок и провел им по лбу.

— За эти несколько минут я пережил такое, что не дай бог никому испытать, — взволнованно продолжал Белгородов. — Я тогда много думал о поступке этой женщины. Для сохранения жизни она согласилась стать наложницей убийцы своих родных… предать находящегося на фронте мужа… Знаешь, Люда, я невольно подумал о своей матери. Я тебе не рассказывал, как она ушла от меня…

— Ты говорил, что мать продалась большевикам, бросила меня, тебя…

— Дочка, и здесь я виноват перед тобой… Это неправда. Тогда я был ослеплен обидой… Жена ушла от меня открыто, честно. Она уходила от спокойной, сытой жизни на большие лишения и опасности. Уходила с человеком, которого любила. Конечно, тогда я так думать не мог. Ее уход озлобил меня. Все годы эмиграции я разжигал в себе ненависть к ней. Я жил мыслью о мести большевикам за все… И тебя так воспитал… Но в лагере смертников я понял, что моя Вера никогда бы не поступила так, как та женщина. Она предпочла бы смерть объятиям палача. Вера ушла от меня к любимому человеку, а это совсем другое дело. Вот та женщина заслужила ненависть и презрение, а Вера — нет! Она претерпела бы все муки, но такого не совершила бы…