Ах, милая Бланш, я не шучу, и я не пьян и говорю сущую правду. Наши прекрасные мечты пошли прахом. Наша карета умчалась неведомо куда, как карета Золушки; наш особняк в Белгрэвии злой демон схватил и унес под облака; и самому мне так же далеко до члена парламента, как до епископа в палате лордов или до герцога с орденом Подвязки. Вам известно, каково мое имение и та небольшая сумма, что записана на Вас: этого нам может хватить на то, чтобы жить в скромном достатке, изредка нанимать кеб, когда захочется поехать в гости, и не отказывать себе в омнибусе, когда устанем. Но это и все; достаточно ли этого для Вас, моя фарфоровая куколка? Порою мне кажется, что такую жизнь Вам не выдержать, и, уж во всяком случае, нечестно было бы утаить от Вас, какой она будет. Если Вы скажете: "Да, Артур, я разделю твой удел, каков бы он ни был, я буду тебе верной и любящей женой, буду поддерживать и подбодрять тебя", — тогда, милая Бланш, поженимся, и да поможет мне бог исполнить мой долг перед Вами. Если же нет, если Вам нужно более высокое положение, я не должен быть Вам помехой: стоя в толпе, я увижу, как Вас повезут представлять ко двору, и Вы улыбнетесь мне из окошка кареты. В прошлом году я видел, как леди Мирабель ехала на высочайший прием: счастливый супруг сидел рядом с нею, сверкая орденами и лентами; на груди у кучера цвели цветы со всего сада. Что Вы предпочтете — цветы и карету или ходить пешком и штопать мужу чулки?
Сейчас я не могу Вам сказать, — может быть, скажу позже, если настанет день, когда у нас не будет друг от друга секретов, — что именно за последние несколько часов изменило все мои виды на будущее; а пока знайте одно: мне стало известно нечто такое, что заставило меня отказаться от планов, которые я строил, от многих честолюбивых и суетных надежд, которым я предавался. Я уже известил письмом сэра Фрэнсиса Клеверинга, что до своей женитьбы не могу принять его место в парламенте; точно так же я не могу взять и не возьму за Вами больше того, что Вам принадлежало со времени смерти Вашего деда и рождения Вашего младшего брата. Ваша добрая матушка ничего не знает — и, надеюсь, никогда не узнает — о причинах, побудивших меня принять это странное решение. Оно вызвано одним печальным обстоятельством, в котором никто из нас не повинен, но которое тем не менее оказалось столь же роковым и непоправимым, как тот удар, что заставил бедного Альнашара уронить поднос с посудой и разбил вдребезги все его надежды. Я пишу весело — что толку горевать, когда все равно ничего не исправишь. Главный выигрыш в лотерее нам не достался, милая Бланш; но я о нем не заплачу, если и Вы будете довольны; и, повторяю, я всеми силами постараюсь, чтобы Вы были счастливы.