Леди Агнес согласилась, как почти всегда соглашалась с мнениями сына, а хитрец продолжал так:
— Красивый у Клеверингов дом. Можно сказать, не поскупились. И серебро великолепное.
С этим леди Агнес тоже согласилась.
— Очень приятные люди эти Клеверинги.
— Гм, — сказала леди Агнес.
— Я понимаю, леди Клеверинг простовата, но сердце у нее предоброе.
— Это правда, — подтвердила леди Агнес, она ведь и сама была на редкость добросердечна.
— А сэр Фрэнсис — он при дамах все больше молчит, но после обеда он цросто блистал, очень интересный человек, и сколько знает! Когда вы пригласите их на обед, матушка? Только не откладывайте!
Он проглядел записную книжечку леди Агнес и выбрал день, всего через две недели (ему они показались вечностью!), на который следовало пригласить Клеверингов.
Послушная леди Агнес тут же написала приглашение. С мужем она в таких случаях не советовалась: у него был свой круг знакомых, свои привычки, и на приемах жены он обычно не присутствовал. Гарри прочел карточку. В ней оказалось одно досадное упущение.
— А что же вы не пригласили мисс… как ее?.. Ну, мисс Амори, дочку леди Клеверинг?
— Эту вертушку? — воскликнула леди Агнес. — Стоит ли, Гарри?
— Мисс Амори непременно нужно пригласить. Я… я хочу позвать Пенденниса, а он… он по ней вздыхает. И неужели вам не понравилось, как она поет?
— Она показалась мне недостаточно скромной, а пения ее я не слышала. Она, по-моему, и пела-то только для тебя и для мистера Пенденниса. Но если тебе так хочется, я могу ее пригласить.
И имя мисс Амори было вписано в карточку после имени ее матери.
С успехом завершив сей дипломатический маневр, Гарри нежно расцеловал свою родительницу, удалился к себе и, растянувшись на оттоманке, долго мечтал о том дне, когда прелестная мисс Амори войдет в дом его предков, и измышлял сотни фантастических способов встретиться с нею.
Из заграничного путешествия мистер Фокер вывез лакея-полиглота, который сменил Дурачину и снизошел до того, чтобы прислуживать за обедом в вышитой муслиновой манишке, при золотых запонках и цепочках. Уроженец неведомо какой страны, говорящий на всех языках одинаково плохо, лакей этот оказывал мистеру Гарри весьма разнообразные услуги — прочитывал всю корреспонденцию милого юноши, знал наперечет все места, где он любил проводить время и адреса всех его знакомых и подавал к столу, когда молодой хозяин устраивал обеды для тесного круга друзей. Когда Гарри после разговора с матерью лежал на софе, запахнувшись в роскошный шлафрок и в мрачном молчании дымя трубкой, Анатоль, вероятно, тоже заметил его душевное смятение, но, как человек воспитанный, ничем не выказал своего сочувствия. Когда Гарри стал одеваться для утреннего выхода, угодить на него не было никакой возможности, до того он сердился и придирался: он переменил и с проклятиями отверг с полдюжины панталон разных оттенков, клетчатых и в полоску; все сапоги казались ему нечищеными, все сорочки — слишком кричащего рисунка. Он надушил белье и собственную особу с необыкновенной щедростью, а затем, к великому изумлению лакея, краснея и запинаясь, задал ему вопрос: