Работа мистера Пенденниса — может быть, по причине его собственного характера — не очень его увлекала: ведь у наемного работника приятное волнение, сопутствующее литературному труду, быстро проходит, и радости от лицезрения своих писаний на газетной или журнальной странице хватает от силы на первые три-четыре раза. Пегас, когда он взнуздан и вынужден изо дня в день ходить в упряжи, не менее прозаичен, чем любая другая кляча, и не станет работать без кнута и без корма. Вот так и мистер Пенденнис работал в газете "Пэл-Мэл", — хоть и получая, после успеха своего романа, более высокую плату, но без всякого увлечения; он старался делать все, или почти все, что мог, писал когда хорошо, а когда и плохо. Он был литературной клячей, от природы быстроногой и прыткой.
И общество, — вернее та часть его, которую он знал, — не слишком его забавляло и влекло. Сколько бы он ни хвастался, для женского общества он был еще молод; вероятно, человек может по настоящему им наслаждаться, лишь когда перестает думать о себе и уже не мечтает покорять сердца. Молод он был и для того, чтобы быть принятым на равной ноге мужчинами, которые уже чего-то достигли в жизни, — в их разговорах он мог участвовать лишь как слушатель. А для своих веселящихся сверстников он был слишком стар; для деловых людей — слишком любил веселье; словом — он был обречен на то, чтобы частенько проводить время в одиночестве. Одиночество — удел многих людей; и многим оно по душе, а многие без труда переносят его. И Пенденнис нельзя сказать, чтобы очень им тяготился, хотя и любил, по своему обыкновению, поворчать и пожаловаться.
"Что за славная, простодушная девочка, — подумал Пен, как только проснулся на утро после Воксхолла. — Как мило и естественно она держится и насколько это приятнее, чем жеманство девиц на балах (тут он вспомнил, конечно же, наигранное простодушие мисс Бланш и глупые ужимки некоторых других светских девиц). И подумать только, что такая прелестная розочка могла вырасти в сторожке, расцвести в таком старом, унылом цветочном горшке, как Подворье Шепхерда! Значит, старик Бауз учит ее петь? Судя по тому, как она говорит, голос у ней, должно быть, чудесный. Я люблю такие низкие, глуховатые голоса. "А как мне вас называть?" Бедная маленькая Фанни! Нелегко мне было разыгрывать важного барина и велеть ей, чтобы говорила мне "сэр". Но никаких глупостей мы не допустим. Фауст и Маргарита — это не по моей части. Ах этот Бауз! Он, значит, учит ее пению? Хороший он старик — джентльмен, хоть и обносившийся; философ, и сердце золотое. Как он был добр ко мне во время той истории с Фодерингэй! У него тоже были свои печали и горести. Нужно мне почаще видаться с Баузом. Знакомых следует иметь во всех кругах общества. А свет мне наскучил. Да и нет сейчас никого в городе. Верно, навещу-ка я Бауза, а заодно и Костигана: до чего же интересный тип! Вот я к нему присмотрюсь, а потом выведу его в книге".