— Куда же ему и деваться от такой-то жены, — заметил некий шутник.
— Он дает превосходные обеды, — сказал Фокер, вступаясь за честь своего вчерашнего хозяина.
— Охотно верю. И, скорей всего, не приглашает Илза, — подхватил шутник. — Эй, Илз, вы бываете на обедах у Клеверинга… у бегум?
— Я?! — вскричал мистер Илз, который пошел бы обедать к самому Вельзевулу, если бы знал, что он держит хорошего повара, а потом малевал бы своего хозяина страшнее, чем он создан природой.
— А почему бы и нет, хоть вы и черните его напропалую, — продолжал шутник. — Говорят, у них бывает очень мило. Клеверинг после обеда засыпает, бегум сильно веселеет от вишневки, а молодая девица поет романсы молодым людям. Она ведь хорошо поет, верно, Фокер?
— Еще бы! Понимаете, Пойнц, — она поет как… ну, как это называется?.. Как русалка, только их как-то не так зовут.
— Никогда не слышал, чтобы русалка пела, — отвечал шутник Пойнц. — Кто слышал, как поют русалки? Илз, вы старый человек, вы их слышали?
— Черт побери, Пойнц, не издевайтесь надо мной, — сказал Фокер, весь красный и чуть не плача. — Вы ведь понимаете, кого я имею в виду — ну, эти у Гомера. Я же никогда не говорил, что я ученый.
— Никто вас в этом и не обвиняет, милейший, — возразил Пойнц, и Фокер, пришпорив лошадь, поскакал по Роттен-роу, в вихре разнообразных чувств, желаний, обид. Да, он жалел, что ничему не учился в школьные годы, а то он натянул бы нос всем этим нахалам, что вертятся вокруг нее, и говорят на иностранных языках, и пишут стихи, и рисуют ей в альбом картинки, и все такое. "Что я перед нею? — думал маленький Фокер. — Она — сплошная душа, ей написать стихи или сочинить музыку — все равно что мне выпить кружку пива… Пива? Черт возьми, я только на это и гожусь, чтобы пить пиво. Несчастный невежда, у меня только и есть за душой, что "Портер Фокера". Я загубил свою молодость, все латинские переводы за меня писали товарищи. И вот вам, пожалуйста. Ох, Гарри Фокер, каким же ты был болваном!"
Под этот скорбный монолог он проскакал до конца Роттен-роу и, свернув на проезжую дорогу, чуть не налетел на вместительную старинную семейную колымагу. Он бы и не обратил на нее внимания, но тут веселый голосок прокричал: "Гарри! Гарри!" — и, подняв голову, он узрел свою тетку леди Рошервилль и двух ее дочерей, из которых та, что окликнула его, была его суженая, леди Энн.
Он шарахнулся в сторону, бледный, испуганный; его пронзила мысль, которая весь этот день ни разу его не потревожила: вот она, его судьба, вот здесь, на переднем сиденье коляски.