— Не будьте так суровы, Тидд! — сказал капитан, осушая десятый стакан кларета.
— Видите ли, мистер Титмарш, достигнув совершеннолетия, я войду во владение солидным капиталом; и мистер Брафф был столь добр, что предложил мне тысячу двести фунтов в год с моих двадцати тысяч, так что я пообещал поместить их в его предприятие.
— В наше Западно-Дидлсекское страховое общество, сэр? — спросил я.
— Нет, в другую компанию, мистер Брафф там директором, и она ничуть не хуже. Мистер Брафф старинный друг нашего семейства, сэр, и очень ко мне расположен, он говорит, что при моих талантах я непременно должен войти в парламент, а тогда… тогда, видите ли, распорядившись своим наследством, я смогу подумать и о наследниках!
— А он малый не промах, — сказал капитан. — Вот уж не думал я, когда тузил вас в школьные годы, что наставляю синяки будущему государственному мужу!
— Говорите-говорите, молодые люди, — сказал Брафф, просыпаясь. — Я сплю вполглаза и все слышу. Да-да, Тидд, заседать вам в парламенте, милейший, не будь я Джон Брафф! И вы получите со своего капитала шесть процентов годовых, вот провалиться мне на этом месте! Но вот насчет моей дочери — это уж вы у ней самой справляйтесь, не у меня. Вы ли ее заполучите, капитан ли, Титмарш ли — это уж кто как сумеет. Мне от зятя одно надобно: был бы человек благородный, возвышенного образа мыслей, а вы все таковы.
Тидд выслушал это с самым серьезным видом, но, едва хозяин снова погрузился в сон, лукаво показал на свои брови и, глядя на капитана, хитро покачал головой.
— Эко! — сказал капитан. — Я говорю, что думаю. Если угодно, можете передать мои слова мисс Брафф.
На этом разговор оборвался, и нас пригласили пить кофе, после чего капитан распевал с мисс Брафф романсы, Тидд молча глядел на нее, я рассматривал гравюры, а миссис Брафф вязала чулки для бедных. Капитан откровенно насмехался над мисс Брафф, над ее жеманными речами и ужимками. Но, несмотря на его грубое, бесцеремонное обхождение, она, мне кажется, очень к нему благоволила и на удивленье кротко сносила его дерзости.
В полночь капитан Физгиг отбыл в казармы в Найтс-бридж, а мы с Тиддом разошлись по своим комнатам. Назавтра было воскресенье, в восемь часов утра нас разбудил настойчивый звон колокола, а в девять мы все сошлись в столовой, и мистер Брафф прочитал вслух молитвы, главу из Библии и еще произнес проповедь, обращенную ко всем нам — гостям, чадам и домочадцам; не слушал ее один только француз-повар, мсье Трепетен, — со своего места за столом я видел, как он бродит по саду в белом ночном колпаке я покуривает сигару.