— Это типичная шведка! — убежденно сказал Берт. — Точно так выглядит моя первая жена.
Маша покосилась на жениха. Если это правда, ему не позавидуешь. Теперь понятно, почему он быстро переметнулся к танцующей испанке. А потом начались его другие увлечения…
Слушать о них Мане быстро надоело, но, к счастью, Бертил вскоре забыл о женах, очаровавшись московским метро.
— Мари, я объездил полмира, — в восхищении и восторге повторял он, — но нигде никогда не видел такой подземки! Это музей!
Особенно потрясла шведа станция "Площадь революции". Она всегда ошеломляла всех иностранцев.
Берт в изумлении ходил вокруг фигур солдат, матросов и колхозниц, в замешательстве трогал металлические колени и ботинки и бормотал:
— Зачем же столько денег вкладывать в метро? Странно и неразумно… Но зато очень красиво… Я нигде никогда не видел такого метро!
Маше нравилось следить за его восторгами и показывать новые и новые фигуры.
Потом они любовались станциями "Белорусская", "Новослободская", "Маяковская", "Римская", "Измайловский парк"…
Когда Маша взглянула на часы, было начало первого. Вовка ждал ее звонка… Пожалей Вовку…
Она больно закусила губу — какой мерзкий вкус у этой американской помады! — и повернулась к Бертилу.
— Теперь в Кремль! А ты не проголодался?
Больше всего на свете ей мучительно хотелось броситься к автомату и набрать уже ставший привычным номер… И услышать знакомый голос: "Длиннушка, я жутко соскучился!" И чтобы он говорил с ней. Просто говорил, и ничего больше.
Берт невозмутимо улыбнулся.
— Кремль? Очень хорошо! А поедим мы попозже, еще рано.
"Мы все начнем сначала, любимый мой… Итак…" — вспомнила Маша.
Кого из двоих она сейчас имела в виду?.. Она сама не знала этого.
Антон даже не задумывался, сколько лет прожил рядом с Машей. Оказывается, не так уж мало. А не заметил он их потому, что они абсолютно ничем не отличались от всей его предыдущей жизни, никак не выделялись, не запоминались… Разве что родился сын…
Но к сыну Антон оказался равнодушным, не привязался даже за прошедшие годы, и только иногда, в очередной раз замечая за собой такое безразличие, начинал подозревать, что в его душе не хватает чего-то очень важного. Но эта мысль приходила и спокойно уходила, особенно не трогая и не задевая его своей откровенностью, своим нехорошим смыслом, не причиняя боли и не оставляя сомнений и страданий. Антон всегда жил ровно и безмятежно и продолжал так жить.
Никаких сбоев ритма он не выносил и старался не допускать. Смысл жизни — в ее размеренности, четкости и прохладности. Просто он всегда держал деньги в другом банке… Всегда в другом, что бы ни случилось. Это совершенно необходимо и довольно легко, если хочешь выиграть жизненную шахматную партию… А выиграть ее он задумал очень давно.