— Это от радости, Риточка, от радости, — Дуся заливалась счастливыми слезами. — Мальчик нашелся, Господь смилостивился над нами!
Карен внимательно, с некоторой долей мужского презрения и превосходства, окинул взглядом отекшую растрепанную мать, ревущую Дусю, озадаченного отца и бесстрастно попросил:
— Не начинай истерики, мама! Ты слишком это любишь. Что, собственно, произошло? Покорми меня, пожалуйста, Дуся, я голоден, как зверь.
Радостно закивав, Дуся бросилась на кухню. Маргарита с недоумением и нарастающей болью непонимания рассматривала сына.
— Ты вырос, — сказала она с трудом. — Такой бесчувственный, такой чужой…
— Я очень рад: ты поняла наконец, что я вырос, — отчеканил Карен. — Вопрос о моих чувствах оставим открытым.
— Почему ты молчишь, Ашот? — закричала вдруг Маргарита, не выдержав сыновних заявлений и боясь продолжения. — Почему ты все время молчишь?! Неужели ты считаешь все, что происходит, нормальным и естественным?! Неужели ты оправдываешь и понимаешь его?! Ты ведь сам не спал всю ночь, не отходил от телефона ни на минуту! Скажи что-нибудь, сделай хоть что-то, в конце концов!
— Да, — вызывающе закончил Карен. — Убей меня, например. Или для начала дай мне в морду, — и он весело засмеялся, нагло потянувшись к отцу.
Ошеломленная Рита замолчала. Ашот, тоже немало потрясенный и стилистикой, и поведением Карена, пристально вглядывался в лицо сына. Начинали просыпаться нехорошие, смутные подозрения. Что, собственно, произошло? Мальчик вырос. И стал мужчиной. Похоже, это никакие не подозрения, а истина, иначе почему он так искрится торжеством первой победы? Откуда такая нескончаемая радость, которая рвется наружу? Ведь не с приятелем Карен гулял где-то всю ночь напролет, конечно, нет…
— Я думаю, самое лучшее из всего, что ты сейчас сказал, — твое обещание предупреждать о своих поздних или, точнее, ранних возвращениях заблаговременно, — произнес Ашот. — Надеюсь, ты не будешь в дальнейшем об этом забывать. Как и не забывать заряжать мобильник.
— Не буду, папа, — сказал Карен и перестал улыбаться.
Он смотрел в лицо отцу открытым, спокойным, взрослым взглядом. Двое уже почти равных мужчин как бы заново оценивали друг друга, снова учились друг друга понимать. И поняли. Ашот усмехнулся краешком рта.
— Ты хотел есть, — напомнил он.
— Да-а, — блаженно протянул Карен. — И холодный душ. И спать…
Ашот согласно кивнул.
— Спать?! — опять истерически завизжала измученная Маргарита. — Объясни мне, Ашот, что происходит?! Ты, часом, не сошел с ума? Ему нужно в школу, а не спать! Почему ты соглашаешься с ним? И как ты можешь всерьез давать согласие на его отлучки по ночам, я не понимаю, Ашот!