…И на этот раз, когда Оксана шла с Людвигом по улице Степной, хлопец с невозмутимым, беспечным выражением на лице вынырнул из переулка и незаметным движением руки на лету поймал записку. Оксана осторожно покосилась на Людвига. Летчик задумчиво смотрел вперед. Он не обратил внимания на шмыгнувшего мимо подростка и, очевидно, даже не заметил его. Но взгляд девушки он сразу же почувствовал.
— Может быть, побродим немного, сестричка? Вот по этим тихим улицам?
Оксана прикинула в уме возможный маршрут прогулки и согласилась. Она знала, что сегодня биржа труда будет отправлять большую группу молодежи на работу в Германию, и хотела увидеть, как их будут вести на вокзал. Интересно, какое впечатление произведет это зрелище на Людвига… Вот еще один редкостный, оригинальный тип среди той почти одноликой массы гитлеровских летчиков, с которыми она ежедневно сталкивается в столовой и на аэродроме. Наполовину — немец, наполовину — поляк, но все–таки считает себя немцем и втайне страдает от своей расовой неполноценности. Называет себя обреченным, смертником, однако не пытается сделать решительного шага к спасению: дважды имел возможность сдаться в плен, но не сдался, проявил чудеса храбрости и пробился к своим. Очень мягок, человечен, любит природу, по–своему благороден и в то же время со спокойной совестью бомбит советские города. Да, он опытный летчик, у него редко бывают промахи, его бомбы точно ложатся на цель, рвут, калечат тела не только советских солдат, но и мирных жителей. Скажи ему сейчас об этом — он удивленно раскроет глаза: «Как же иначе, Анна? Разве я делаю это для собственного удовольствия? На то война».
Нет, она даже не попытается затронуть этой темы. Анна Шеккер не интересуется такими этическими вопросами. Молодой подполковник Вернер — не Эрлих и не Мюллер. Это человек фашистской закалки — бездумный, механический убийца, но все же не такой, как другие, — с трещинкой, но трещинка тоненькая… Если бы он в чем–либо заподозрил Анну Шеккер, он, конечно, без колебания донес бы на сестричку в гестапо.
Они шли по заросшей травой пустынной улице. Тут, на окраине, беленькие домики походили на сельские хаты. Многие окна, выходившие на улицу, были закрыты ставнями. Так верней… Оксана словно слышала голоса перепуганных хозяев: «Боже мой, господин полицай! Да мы ничего не видели и не слышали».
Людвиг шел молча. Он казался задумчивым.
— Знаешь, Анна, что мне пришло в голову? — прервал вдруг свое молчание летчик. — Мне следует оставить завещание на твое имя…
Оксана не ожидала услышать что–нибудь подобное.