Будто в замедленной съемке, я поднимаю карандаш и прижимаюсь ртом к его концу. Стрела летит прямо в Стикса: скрепка врезается ему в правый глаз.
Он, вопя, откатывается прочь. Я дрожащей рукой засовываю оружие в канализационную решетку. Надзиратели распыляют перечный газ, я слепну Что-то легко проносится мимо уха. Я пытаюсь разглядеть это «что-то», но глаза воспалились. Предмет я узнаю осязательно, по холодному уколу, точно от миниатюрной ракеты. Ни секунды не мешкая, я подбираю оброненную Стиксом пулю.
— Эй, полегче там! — приказывает кто-то у меня за спиной. — Я видел, как ты принял первый удар. Ты в порядке?
В промежутке между тем мигом, когда я вошел на спортплощадку, и тем, когда отсюда уйду, я успел превратиться в человека, которого отказываюсь узнавать. В отчаянного человека. В человека, способного на поступки, которых я не мог совершить, пока меня не вынудили. В человека, которым я был двадцать восемь лет назад.
Другая жизнь в один день.
Я киваю офицеру и подношу ладонь ко рту, как будто мне нужно вытереть слюну. И, языком вытолкнув пулю из-за щеки, глотаю ее.
Рутэнн рассказывает Софи, что в ее детстве девочки из племени хопи завивали волосы и собирали локоны изящными «гульками» над ушами. Она разделяет волосы Софи пополам, заплетает две косы и укладывает их спиралями.
— Вот так-то. Теперь ты вылитая kuwanyauma.
— А это что значит?
— Это бабочка, раскрывшая свои красивые крылышки.
Рутэнн накидывает Софи на плечи шаль и обматывает ей ноги бинтами — такие импровизированные мокасины.
— Замечательно! — говорит она. — Готово.
Сегодня она повезет нас в музей Херда, где состоится большой фестиваль. Машина под завязку набита старыми настольными играми, сломанными часами, ручками с пустыми ампулами и вазами с фишками и жетонами. «Вам все равно заняться нечем, — сказала она нам, — а мне понадобится помощь».
Через час мы с Софи стоим на лужайке у музея в окружении барахла Рутэнн, пока она бродит среди потенциальных покупателей, периодически распахивая свой обвешанный куклами плащ. Все, прихлебывая воду из бутылок и уминая гренки по четыре доллара за штуку, расселись на складных стульях или на подстилках. В круглом тенте у павильона несколько мужчин склонились над гигантским барабаном; их голоса сплетаются воедино и улетают в небо.
Здесь немало белых зевак, но в основном публика состоит из индейцев. Одеты они как придется: от национальных костюмов до джинсов и звездно-полосатых футболок. У некоторых мужчин волосы заплетены в косички и хвосты. Все улыбаются. Я замечаю девочек, у которых волосы заплетены точно так же, как у Софи.