Не знаю, кто это начал, но точно знаю, что Делия положила этому конец. Оттолкнув Фица, она побежала за полотенцем и застыла, дрожа, в трех футах от моего укрытия.
— Делия, погоди! — крикнул Фиц, выбираясь на берег.
Я не хотел слышать ее слова, я боялся, что она скажет самое страшное. А потому молча удалился и поехал домой с рекордной скоростью. Остаток вечера я провел у себя в комнате — лежал в полумраке и представлял, что ничего не видел.
Делия так и не призналась в этом поцелуе, а я никогда о нем не вспоминал. Ни при ней, ни при ком-либо другом. Но в свидетеле важно то, что он видел, а не то, что сказал. И тот факт, что ты держишь случившееся в тайне, не отменяет самого случившегося, как бы ты ни старался в это поверить.
Когда я нахожу Делию, она наблюдает за стайкой ребятишек, ползающих по детскому городку.
— Ты же помнишь, что я ненавижу качели?
— Ну да, — бормочу я, не понимая, к чему она клонит.
— А знаешь почему?
Лет в восемь Делия сломала руку на качелях, и я всегда считал, что с того момента она их и ненавидит. Но когда я озвучиваю свою версию, она лишь мотает головой.
— Когда взлетаешь слишком высоко, цепи на полсекунды провисают, — говорит она. — И я всегда боялась, что упаду.
— А потом таки упала, — замечаю я.
— Отец обещал, что поймает меня, если это произойдет, — продолжает она. — А я была совсем еще ребенком, я ему верила. Но он не мог всегда быть рядом, хотя уверял, что будет. — Она смотрит, как маленькая девочка прячется под длинным серебристым языком горки. — Ты не сказал, что его держат в тюрьме.
— Ди, прежде чем все станет хорошо, должно стать хуже.
Она отходит от забора.
— Я могу с ним поговорить?
— Нет, — мягко отвечаю я. — Не можешь.
У нее, похоже, начинается истерика.
— Эрик, я не знаю, кто я, — говорит она сквозь слезы. — Я знаю одно: я не тот человек, которым была вчера. Я не знаю, жива ли моя мать. Я не знаю, причиняли ли мне ту боль, о которой даже думать страшно. Не знаю, почему он решил, что после его поступка боль утихнет. Зачем было врать мне, если он не сомневался, что я его прощу? — Она качает головой. — Я не знаю, могу ли я теперь ему доверять. И смогу ли когда-нибудь. И еще… я не знаю, кому задавать вопросы.
— Милая…
— Нельзя просто взять и украсть ребенка! — перебивает она меня. — Что такого ужасного случилось тогда? Что это было, если я даже не могу этого вспомнить?
Я кладу руки Делии на плечо и чувствую бурю эмоций у нее внутри.
— Я пока не могу ответить на твои вопросы, — говорю я. — И твой отец — тоже. По закону я единственный человек, с которым он может общаться.