Дверь за спиной распахнулась и в приемной материализовалась Мария Пилар Родригес, она же Бонита, с видом таинственным и явно довольным.
– Ну?
Она подняла правую руку и показала четыре пальца.
– Четыре недели.
– Золотая! – раскинул я руки для объятий. – Дай обниму! А когда пол узнаем?
Ответил появившийся следом за Бонитой доктор – невысокий полноватый мексиканец, выросший, впрочем, в штате Нью-Мексико и получивший свой диплом врача в университете Аризона Стэйт:
– Надо примерно до двадцать третьей недели подождать. Потерпишь?
– Док, а куда я денусь? – обернулся я к нему, продолжая обнимать уже начавшую вырываться Бониту. – Есть другие опции?
Тот лишь развел руками. А на нет и суда нет. Да мне все равно, если честно, кто бы ни был. До сорока одного года дожил, а все в холостяках и без детей. По мне так уже критический срок, позднее и нельзя. Вот так прикинуть если, что водишь ты ребенка в школу. У всех отцы как отцы, а у твоего – старый пердун. Он, понимаешь, жил для себя, а на старости лет сообразил, что детей хочет.
– Ты счастлив? – требовательно спросила Мария Пилар все же вырвавшись.
Вместо ответа я снова сгреб ее в объятия.
– Нет, ты вслух скажи!
– Счастлив!
– Сезон дождей у нас всегда изобилие беременностей дает, – сказал, улыбнувшись, доктор. Теперь у меня наплыв пациентов.
На улице скрипнули тормоза, умолк тарахтевший мотор. Дверь распахнулась и в приемную вошла смутно знакомая женщина с большим животом. Эта уже точно пол своего младенца определила, судя по габаритам. И не сезон дождей причиной был. Да, она, кажется, в таунхолле работает, секретарем, я ее там видел.
Мы попрощались с доктором, заводившим следующую пациентку в кабинет, и вышли на улицу.
– Ну, вот так, – сказала Мария Пилар, обернувшись ко мне. – Теперь все атрибуты семьи налицо. Прощайся со своей свободой окончательно.
– Ага, свободы у меня с тобой прямо жуть сколько, – вздохнул я.
– На мой взгляд, так слишком много. Но это мы исправим.
– Мы?
– Когда ребенок родится. – будем уже "мы". И сразу следующего, чтобы уже решительный численный перевес на нашей стороне был.
Я ничего не ответил, лишь развел руками и распахнул перед ней пассажирскую дверцу "илтиса" – немецкого военного внедорожника, маленького и невзрачного, который при этом отличался редкой проходимостью и не поражающим воображение аппетитом к солярке.
Кстати, можно уже. Пожалуй, и тент снимать, дожди закончились. К такому выводу я пришел, усевшись за руль и обнаружив, что воздух под тентом успел раскалиться. Хорошо было бы окна открытыми оставить, но не открываются здесь они, надо всю верхнюю половинку двери снимать. Чем дома и займусь, пожалуй.