— Это невозможно…
— За что? — простонал Этти, чуть не плача. — Почему ее?
Кассандра указала на DVD:
— Посмотрите и все поймете.
Этти схватил диск и ринулся в гостиную, где тотчас вставил его в гнездо видеомагнитофона и включил телевизор.
— Вам бы лучше присесть, — предупредила Кассандра.
На экране мужчины в белых халатах, масках и перчатках суетились возле ящика, в то время как другие хлопотали над машиной, которая, вся в кнопках и электрических проводах, виднелась чуть подальше, за бронированным стеклом.
— Что это такое? — Я обернулся к Гиацинту.
— Одна из наших исследовательских лабораторий. Машина, которую вы видите на заднем плане, вырабатывает температуру, способную менее чем за четыре минуты расплавить до жидкого состояния восьмикилограммовую гранитную плиту.
— И что они собираются растопить?
Мой братец и Ганс в один голос вскрикнули, и я снова взглянул на экран: две лаборантки только что извлекли из ящика самую знаменитую из всех египетских древностей — золотую посмертную маску Тутанхамона.
Впившись глазами в телевизор, мы стали свидетелями ее тщательного обмера вплоть до мельчайших деталей. Потом, онемев от изумления и негодования, мы смотрели, как эти мужики в белом набросились на знаменитую реликвию со щипцами, пинцетами, кислотой и скальпелями. Всего за несколько минут ее очистили от орнаментов, драгоценных камней и росписи, оставив лишь чистое золото.
— Сволочи! — не выдержал Ганс.
Что до нас с братом, мы были слишком возмущены, чтобы комментировать происходящее.
Когда, покончив с этой омерзительной «очисткой», так называемые ученые поместили маску внутрь машины, закрепив ее над чаном, мне показалось, что я сейчас хлопнусь в обморок.
— Они этого не сделают… Они этого не сделают… — шептал я снова и снова, едва различая собственный голос.
Но белые халаты беспощадно, точно и методично задвинули засовы бронированной стеклянной камеры, ввели неведомые данные, набрав их на контрольной клавиатуре, и отступили на несколько шагов, поправляя свои защитные маски.
Мы смотрели, бессильные, на шкалу — указатель температуры внутри кессона в ожидании запрограммированных цифр. За стеклянной дверью мерцала красная лампа.
И вот чарующий лик Тутанхамона стал оплывать под нашими отчаянными взглядами, словно на него выплеснули стакан кислоты. Струйки расплавленного золота потекли в чан, смывая черты, еще мгновение назад столь совершенные.
— Не желаю больше на это смотреть! — Я потянулся к телевизионному пульту.
Но Гиацинт меня удержал:
— Нет! Поглядите, что сейчас будет.
Я с трудом заставил себя поднять глаза на экран и, не удержавшись, горестно застонал при виде последних капель, стекающих на дно чана.