Продолжительную тишину, установившуюся в комнате, нарушило басовитое жужжание мухи. Она успела совершить круг почета над столом, пока не была поймана в кулак воеводой и брезгливо сброшена на пол.
— А нет слов иных, так мы с полусотником берем два десятка с собой, подарков воз да плывем к черемисам... Как ты баял, полусотник? Дружбу дружить против новгородцев? Ха... — коротко и горестно засмеялся Трофим Игнатьич.
Спазмом сжалось горло, дрогнуло в гримасе лицо, а зрачки суматошно забегали под закрытыми веками... Высыпавшая у висков мелким бисером испарина стала собираться крупными каплями... Крик, разбившись изнутри о плотно сжатые челюсти, переродился в еле слышный стон. Глаза открылись, осознание окончившегося ночного кошмара заставило тело приподняться на локте, а голову мотнуться из стороны в сторону, сгоняя остатки сна.
Вокруг стояла тишина, которую нарушал только мерный плеск воды о деревянную обшивку лодьи, вытащенной носом на речной берег. Иной раз корма корабля покачивалась, отзываясь на особо сильные порывы ветра. В эти моменты хозяин воздушных просторов нагонял на нее волну и разгонял рваными клочьями туман, скопившийся над водной гладью, засовывая его обрывки под прибрежные кусты тальника. Однако спустя мгновение его шаловливые ручонки успокаивались, и непроницаемая белесая вуаль опять сползала в речное русло, прикрывая от любопытных глаз любое движение на его поверхности.
Протерев глаза, полусотник пробрался меж спящих вповалку тел и выскользнул из-под набухшего влагой тента, натянутого поверх большей части судна. Потянувшись, спрыгнул на прибрежный песок, успев кивнуть дозорному, который вслушивался в ночной сумрак, подернутый отблесками скорого рассвета, опершись спиной на задранный нос судна.
"Сегодня ночью еще выспался, — мысленно проворчал себе Иван, плеща на лицо пригоршню зачерпнутой речной воды. — Однако если так пойдет дальше, то закончится все психушкой или, за отсутствием тут упомянутого учреждения, стану местным юродивым. Это же надо, никогда вроде не отличался повышенной впечатлительностью, а так прижало..."
Всю последнюю неделю полусотнику снились лица казненных им новгородцев, отчего он вскакивал после полуночи и остаток времени, предназначенного на сон, возился на лавке, неожиданно становившейся жесткой и неудобной. Не помогали ни усиленные вечерние тренировки, когда он от изнеможения еле затаскивал свое тело в дружинную избу, лишь силком заставляя себя перед этим ополоснуться, ни крепкий хмельной мед на ночь. Нет, засыпал-то он мгновенно, голова не успевала коснуться подложенной под нее руки. Однако каждую ночь сплошная вереница искаженных мукой лиц, что-то ему кричащих, срывала с него покров сна и заставляла все оставшееся до рассвета время проводить в бессонном бдении, сбивая в ком подложенную овчину. На пятый день раздосадованный его несобранностью воевода высказал ему все, что думает о его бесконечных промахах. А выслушав ответ и подивившись, что не заметил ночью его страданий, отправил в Сосновку к лекарям. Только там, разнежившись после массажа, который ему устроил Вячеслав, и напившись горячего взвара из каких-то душистых трав, Иван проспал до утра. Однако видения не ушли, и проснулся он опять в поту и с лихорадочно блестевшими глазами. В ответ на его молчаливый вопрос сидевший с самого рассвета около постели лекарь начал говорить, время от времени прищелкивая пальцами и раскачивая рукой: