Вот только Сюлли, добрый Сюлли, верный друг и мудрый советник короля, заартачился. Он не видел ничего хорошего в этом браке. По его мнению, он мог привести к большому геморрою позже — в момент наследования престола. Красотка Габриель уже имела детей от Генриха, но, разумеется, не аттестованных и, следовательно, не могущих унаследовать престол и которые однажды захотят сделать нехорошо тем, у кого родословная идёт от этого союза. Сюлли не хотелось такого наворота для страны, вымя Франции его заботило больше, чем сиськи д'Эстре. Генрих был весь в сомнениях. Скорее всего, он не послушал бы мнения своего министра, потому что у Габи были другие аргументы, и она их не в ушную раковину шептала, вот только она умерла одним прекрасным утром от отравления. Нет, не грибами, а лимоном! Надо сказать, что лимон — это небезопасно для той, кто хочет выйти замуж за короля Франции.
Печаль Генриха Четвёртого трудно передать словами. Она длилась целых два дня! После чего беарнец утешился с другой мышкой, которую звали Генриеттой д'Антраг. Генрих и Генриетта! Просто название для романа! Сюлли быстро понял, что Франция ничего не выиграла на курсе валюты и что та же проблема могла возникнуть снова. Решить её таким же способом было невозможно, потому что новая не ела лимонов! И тогда он женил своего короля в принудительном порядке на Марии де Медичи для того, чтобы, как он говорил, пополнить казну, ибо в то время никто не был так богат, как флорентийцы.
Государственные интересы убедили Наваррского, да и жарить на одну больше — этим его не напугаешь!
Как и ожидалось, Папа с удовольствием расторг брак с Маргаритой. Мария стала королевой Франции! Те же инициалы! Даже не понадобилось менять вышивку на простынях! Единственная, кто сильно возбухала, это Генриетта д'Антраг. Атмосфера в Лувре накалилась. И тогда, чтобы успокоить обеих дам, Рири сделал им по ребёнку одновременно. Бутилировано в Замке! Когда они бранились слишком сильно, он находил успокоение для своих евстахиевых труб с третьей бабой. Он был очень уравновешенным человеком.
Так могло продолжаться долго, к удовольствию девушек и французского народа. Но однажды, в то время как король проезжал в карете по улице Ферронри, некто по имени Равайяк бросился на него и сыграл ему «Ласточку из предместья»: три удара ножом в область сердца, и вся кровь вытекла!
— И он что-то сказал после того, как ему продырявили фанеру? — веселится Берюрье. — Он, наверное, пустил пар для истории? Вроде: «Я двигаю кони во имя Франции»?
— Он кое-что сказал, — говорю я, — и то, что он сказал, было в его духе. Он не стал орать «Я умер», как Генрих Второй, или «Противный монах убил меня, убейте же и его!», как Генрих Третий, нет, он просто тихо сказал: «Ничего страшного». И умер. Его последние слова были, в общем-то, как вся его жизнь. Успокоительными, оптимистическими. Если бы он выжил после этих ран, он бы, наверное, простил своего обидчика.