Чтобы успокоиться, он достает бутылку кальвадоса>{42}. И тут его злость и его грусть, его желчь и его горечь тают, как фисташковое мороженое на солнце. Он вытягивает руку с янтарным флаконом.
— Они не могли у нас стырить Нормандию, — уверяет он с горячностью. — Потому что кальвадос умеют пить только французы!
Мы охотно принимаем утверждение Толстяка, и по настоянию Берты я вновь принимаюсь за свой прерванный курс:
— Филипп-Август был одним из самых великих монархов Средних веков. Он был маленького роста, с тёмной кожей. У него не было ни осанки, ни изящества, и он потерял один глаз в результате болезни. Но его достоинства сделали его идолом для народа.
— Ну и что же, что у него один шнифт не работал, — говорит Берю, — он же турнул англичан! — (Это у него пунктик!)
— Правление Филиппа-Августа интересно во многих отношениях, — говорю я наставительно, — главным образом потому, что он принёс нашей стране первую Большую Национальную Победу.
— При Мариньяне? — отваживается Моллюск.
— Нет, при Бувине. В 1214!
— О! — восклицает мой слушатель. — Значит, он выиграл первую войну четырнадцатого года?
— В самом деле… И, кстати, знаешь, кого он побил при Бувине?
— Ты говорил, англичан?
— Не только их, ещё немцев, которые объединились с этими господами с того берега Ламанша.
— Надо же, мы о них совсем забыли, — ухмыляется Великодушный. — Им явно не везёт с четырнадцатым годом!
— О ком вы говорите? — спрашивает глухой.
— О Филиппе-Августе! — громыхает Берю.
Глухой понижает громкость своей ультразвуковой турбины.
— Всё ещё о нём?
— Если тебе это мешает, приятель, иди, настраивай свою фисгармонию! — возмущается жаждущий знаний. — Вы слышали, папаша недоволен тем, что мы задержались на Филиппе-Августе! У этого мужика менталитет социалистов-радикалов!
Берта кладёт конец ругани, щебеча обожжённым сопрано:
— А в плане… любви ваш Филипп-Август был во французских традициях, надеюсь?
Тут же Берю умолкает и слушает мои откровения.
— Он женился три раза, — сообщаю я им.
— О, всё-таки, — шепчет Берта с некоторым разочарованием.
— И, по словам некоторых историков, он не блистал в этом деле. К примеру, свою вторую жену Ингеборгу Датскую он не смог ублажить в брачную ночь.
— Может быть, от волнения? — предполагает Берю, которому не надо рассказывать про жизнь и её беды.
— Нет, всё было серьезнее: полная авария!
— Вот обидно, такой лихой король, и катил на ободах. И что он сделал? Купил пилюли дюралекс?
— Нет, он запер жену в монастыре.
— О, бедняжка! — сострадает Б. Б. — Ну как так можно?
— Почему бы и нет? — смеётся её товарищ по лежаку. — Ему же надо было что-то делать! Если ты королева — ты королева; не могла же она бегать к какому-нибудь соседу-парикмахеру.