Берта краснеет, и глаза её часто мигают.
Бугай ожесточается. Он защищает своего приятеля Филиппа-Августа, который геройски вернул Франции мюскаде и кальвадос.
— Его надо понять, — продолжает он. — С датчанкой у него, может быть, не возникало желания накрыть прибор. Да я и не думаю, что в своем монастыре она так уж скучала. Не будем забывать: монастыри бывают разные, и у неё там были все удобства, можешь мне верить! Горячая вода, центральное отопление, телик и холодильник. И даже, кто знает, когда ей надоедало исполнять соло на гитаре, может быть, какой-нибудь озорной садовник и залезал в её комнату, так сказать, на чашку чаю.
— О ком речь? — неожиданно тявкает Дюрандаль.
— О Филиппе-Августе! — ревёт Толстяк.
— Невозможно! — возмущается сосед. — Сколько можно о нём говорить?
Берю, чьи изысканные манеры не нуждаются в похвалах, вновь наливает кальвадос.
— Можешь продолжать, — говорит он одобрительно.
— С большим удовольствием, — соглашаюсь я, — потому что мы подходим к прекрасному периоду в истории Франции: Людовику Девятому!
— Что за паломник?>{43}
— Паломник — это как раз то, что ему подходит, Толстяк, потому что он больше известен под именем Сен-Луи!>{44}
— Музыкант? — интересуется сведущая дама Б. Б.
Её вопрос меня озадачивает.
— Я никогда не слышал, чтобы внук Филиппа-Августа был меломаном, любезнейшая. Конечно, его качество блаженного позволяет предположить, что он играет на лютне в раю со своими календарными коллегами, но называть его музыкантом…
— Ну как же! — настаивает она, чувствуя себя ущемлённой (большей частью со стороны Дюрандаля), — мне это не приснилось: я вчера слышала по радио джазовую вещицу, которая называлась «Блюз Сен-Луи»!
— Это разные вещи, дорогая Берта! Сен-Льюис, о котором вы говорите, — это город в Соединённых Штатах…
Берю делает заявление в своем духе, защищая национальное достояние.
— По какому праву штатовцы используют наших святых, чтобы давать названия своим местам? — восстаёт он. — Мы же не даём нашим городам американские имена?
— Мы их даём не городам, а нашим привычкам, что ещё хуже, — уклоняюсь я. — Мы ходим в снэк поесть гамбургер и выпить аперитив on the rocks>{45}. Это называется международным обменом, Толстяк, тут ничего не поделаешь!
На этом мы возвращаемся к нашей теме.
— Он был единственный король, кого канонизировали? — волнуется мой ученик.
— Единственный.
— Этот мужик, наверное, был не из шутников!
— Ошибаешься, Толстяк, ты увидишь, при случае он умел повеселиться. Людовику Девятому было всего одиннадцать лет, когда умер его отец. Его маман, Бланка Кастильская, занималась регентством до его совершеннолетия. Мадам Бланка была положительным человеком…