— Эти три бесстыдницы побили все рекорды. Их свояченица, королева Англии, настучала на них королю.
— Что с ними сделали? — глубоко переживает Берта.
— Их постригли и заточили в камерах.
— Всего лишь? — восклицает Берю разочарованно.
— О! Ты считаешь, этого мало? — возмущается его куча жира. — То, что их постригли, ещё ладно, волосы отрастают. Но камеры тех времен, брр!
— Да, это не «Карлтон»>{52}, — соглашается Толстяк.
— Но хуже всего пришлось их любовникам, — продолжаю я.
— Не может быть! — поют дуэтом супруги.
Они смотрят друг на друга, не зная, кому начать выяснение вопроса, но пауза затянулась, и они выкрикивают опять же дуэтом:
— Что с ними сделали?
Я медлю, чтобы разжечь их любопытство, затем объясняю:
— Для начала им отсекли… предмет преступления и его аксессуары.
— Что вы имеете в виду, комиссар? — отказывается понимать Берти.
— Какая же она всё-таки невинная в своем роде, моя Берточка! — восклицает Берю. — Ты представляешь, как этим бедолагам было одиноко после удара бритвой!
— И это были ещё цветочки, если так можно сказать, — продолжаю я.
— Ничего себе, цветочки, — шепчет Берю, представив себе картину казни.
— После этого с них содрали кожу живьём! Затем четвертовали! И наконец, отрубили головы!
— И ты говоришь, что королю подмаячила их золовка?
— Да, из женской ревности. Скажем в её защиту, что она была замужем за гомосексуалистом.
— Почему бы ей тоже не слазить в башню, вместо того чтобы всё крушить! Тем более что со своим мужем-педиком ей пришлось пережить муторные сцены, не так ли? Но уж у кого и было железное сердце, так это у твоего Красивого. Так по-зверски обойтись с ребятишками только за то, что они воспользовались аппаратом, которым их снабдил Господь, я этого не понимаю. Ну а что же мужья?
— Как будто язык проглотили из-за папаши.
— Понимаю. Хлюпики!
— После смерти Филиппа Красивого они правили по очереди, но очень мало…
— В Лувре что, была корь?
— В основном мышьяк. В те времена яд давали вместо аспирина.
— Короче, свою фруктовую воду надо было пить из горла?
— Вот-вот! Так что они поумирали молодыми и не оставили детей мужского пола. Беда в том, что в то время закон запрещал женщинам подниматься на трон.
— Я что-то читал на эту тему, — подпрыгивает Толстяк. — Если не ошибаюсь, этот закон назывался садическим.
— Салическим!
— Не придирайся, — сердится мой друг.
— Поскольку женщины не могли властвовать, свои права на корону Франции предъявил Эдуард Третий Английский, сын Изабеллы, доносчицы. В конце концов, он тоже был внуком Филиппа Красивого, понимаете? Его последним потомком мужского рода!