Бабуля Скатолович появляется с криками мышки, которая умеет произносить раскатистые «р».
Она желает знать причину этого скопления народа в левом крыле салона. Анна объясняет ей, что в этой атмосфере костюмированного бала прославленный Сан-Антонио даёт курс Истории Франции. Старушка отвечает, что это пр-р-рекрасная мысль и она тоже хочет при этом пр-р-рисутствовать.
Ей дают кресло в стиле Людовика Тринадцатого, в духе Вольтера и в обшивке Наполеона Третьего. Музыканты, в огорчении оттого, что площадка опустела, начинают возбухать на своей эстраде и поговаривают о том, что пора объявить забастовку. Они пытаются подогреть зал, начав играть твист, но он не производит эффекта. Тогда они решаются на последнее, самое-самое: на «Марсельезу». Опять облом! «Марсельеза» в наши дни без её официального исполнителя уже ни о чём не говорит. «Малышка из Тонкина» или «Она из меня делает поэта» вызвали бы большее оживление. Некоторые исполнители настолько сильно отмечают произведение, что в чужом исполнении оно уже не звучит.
— Я очень плохо знаю истор-р-р-рию нашей дор-р-р-р-рогой Фр-р-р-р-ранции, — говорит бабушка Анны. — Пр-р-росветите меня, мой дор-р-рогой!
С присущей ему любезностью, Берю вводит её в курс дела.
— Он мне рассказал про Франциска Первого и сейчас начнёт главу про его сына, который женился на Катрин де Медичи! Скучно не будет, не так ли? Я что-то слышал про эту бабу, у меня от неё дрожь в ректоре[28].
Ископаемая старушенция начинает суетиться.
— Я тоже о ней слышала. Отлично. Я слушаю.
Девушки садятся в круг на ковре Тегеран.
Прыщавые устраиваются вокруг них верхом на стульях. Картина ещё та, сынки мои: для будущих поколений. Ваш любимый Сан-Антонио выступает перед этой толпой в костюмах прошлой эпохи! Такое бывает не часто, согласитесь!
Я хлопаю в ладоши, чтобы призвать всех к вниманию.
— Друзья, — говорю я, — те из вас, кто облачен в костюмы персонажей, которых я назову, пусть встанут рядом со мной!