– Умница, моя девочка! – обрадовалась та. – Пусть им, моим лиходеям, солоно живется на свете, а тебе – сладко.
– Ну, покудова все наоборот, – надула губы Наденька. – Покудова им – сладко, а мне – солоно! – И, аж захлебываясь словами от злости, мешая их со слезами, она поведала старой подруге всю историю гонений, которые претерпела от зловредных Аксюткиных. На самом деле все эти гонения существовали только в буйном Наденькином воображении, и если кто кого угнетал, то именно она – Аксюткиных, а вовсе даже не наоборот, но рассказывать живописно Наденька умела, что да, то да, и вскоре старая актриса могла составить себе полную картину нечеловеческих мучений, которые приходилось претерпевать безвинной агнице Наденьке Самсоновой от сущих волкодавов Аксюткиных. И венцом этих поистине людоедских козней стало появление в труппе их племянницы, версты коломенской Варьки Нечаевой, которая, верно, затеяла вовсе свести с лица земного смиренную, несчастную, бедную Наденьку...
– Как это? – вдруг озадаченно сморщила свое и без того изморщиненное лицо тетя Лина. – Почему это ты говоришь про версту коломенскую? Я Блофрантову сестрицу издавна знаю и дочку ее, Варьку, тоже видела. Она такая же плюгавенькая, как и вся их аксюткинская порода, да еще и тоща, словно святые мощи.
Наденька, бывшая весьма субтильной, по-птичьи хрупкой, пропустила мимо ушей тети-Линину бестактность, так была удивлена:
– Что ж ты такое говоришь? Варька – долговязая, вершков небось шести, а то и шести с половиной, почти на всех мужчин в труппе свысока глядит, ей и каблуков надевать не надобно для сего. И в теле она, не толстуха, но сложения предоброго. Купчиха, сущая купчиха, никакой нету в ней аристократической тонкости!
– Полно, Наденька, – сказала тетя Лина. – Ты что-то напутала.
– Да как же я могла напутать, – раскипятилась Наденька, – коли я эту треклятущую Варьку Нечаеву уже который день с утра до вечера наблюдаю, и на сцене с ней рядом, и только что с ней репетировала! Ничего я не путаю, это ты путаешь. Может, она прежде малявкою была, а потом выросла. Да коли не веришь, тетя Лина, возьми да погляди сама, вон все окна в зрительный зал настежь стоят распахнуты!
– И то дело, – согласилась тетя Лина и, подобрав юбки, вернее, те лохмотья, которые ей их заменяли, торопливо засеменила под ближайшее окошко. Однако до подоконника она доставала лишь макушкою. Тогда она пооглядывалась, поозиралась, наконец отыскала подходящий камень и, натужась, подкатила его под окно. Взгромоздилась, заглянула через подоконник – да так и рухнула навзничь, соскользнув с камня.