Наденька ахнула, испугавшись, не убилась ли до смерти ее единственная доброжелательница, однако тетя Лина подскочила с земли, словно Ванька-встанька, даже несколько подскочив надземлей при этом. На ее физиономии было написано выражение, назвать которое крайним изумлением было явно недостаточно. Это было совершенное, совершеннейшее потрясение, ошеломление, ошарашивание! Казалось, увиденное совершенно лишило тетю Лину разума. Несколько мгновений она металась из стороны в сторону, как если бы несколько бесов враз тянули ее кто направо, кто налево, кто назад, кто вперед, кто вверх, кто вниз, а потом, наконец сосредоточившись, понеслась по Большой Печерской с невероятной прытью, совершенно позабыв о существовании Наденьки Самсоновой, коей только что так горячо сочувствовала.
– Тетя Лина! – плаксиво возопила покинутая, но тщетно: старуха ничего не слышала, а громче кричать Наденька не решалась, опасаясь быть услышанной актерами.
– Сумасшествие какое-то! – проворчала она себе под нос.
Поразительно, стоит только кому-то поглядеть на эту отвратительную Варьку, как они тотчас с ума сходят. То Митя, то Сереженька Проказов, а теперь вот тетя Лина. Остается уповать, что господин Хвощинский ее еще не успел повидать и пребудет в здравом уме и твердой памяти, когда к нему явится Наденька и начнет излагать свою просьбу!
Однако сначала Наденьке показалось, что ее мольбы не достигли небес и Хвощинский к ней переменился разительно. Смотрел он холодно, слушал вполуха, на все Наденькины пылкие признания улыбался весьма сардонически, и она уж даже начала раздумывать, которое из двух давно проверенных, испытанных средств следует сейчас пустить в ход: пасть к ногам Хвощинского и залить их слезами – или же хлопнуться в обморок в его объятия... только надобно поближе к нему оказаться, чтобы, хлопнувшись, непременно в объятия попасть, а то ведь недолго промахнуться и ежели не убиться об пол, то ушибиться изрядно... а как тут окажешься ближе, коли он тебя сторонится, как зачумленной, и даже трость свою порою выдвигает в качестве оборонительного сооружения, когда Наденька слишком пылко суется вперед?! И тут надоумили ее святые небесные силы рассказать о том, что произошло в театре нынче: о том, как явился в разгар репетиции сладчайший господин Липский и принес письмо от Сергея Проказова, желавшего сделаться Варькиным благодетелем и оплатить ее роскошнейшие туалеты.
Хвощинский выронил трость, коей брезгливо ограждался от Наденьки, и вскочил, совершенно потрясенный:
– Что ты говоришь?!
– То, что слышите! – зло выкрикнула Наденька, которая первый раз слышала это грубое «ты» от своего церемонного поклонника. Она не выносила грубости. И все это снова из-за Варьки! И еще ей было чуточку страшно. Таким Хвощинского она никогда не видела. Как же он может быть страшен, оказывается...