Лорд Кэр замер при ее прикосновении, но больше ничем не выдал ту ужасную боль, которую, должно быть, испытывал.
— Почему прикосновение других людей для вас так болезненно? — тихо спросила Темперанс.
— Вы с таким же успехом могли спросить птицу, почему ее влечет небо, мадам, — не очень внятно произнес он. — Просто я так создан.
— А если вы сами дотрагиваетесь до кого-нибудь? Он пожал плечами:
— Если дотрагиваюсь я сам, то боли не бывает.
— И вы всегда были таким? — Она сосредоточила внимание на перевязке. Вопреки утверждениям лекаря Темперанс всегда следовала урокам своей матери, а маме не нравилось, когда появлялся гной.
Кэр с легким стоном закрыл глаза.
— Да.
Она бросила быстрый взгляд на его лицо.
— Раньше вы говорили, что никто на свете не может причинить вам боль.
Пока она меняла повязку, Кэр молчал. Темперанс уже подумала, что он ничего не скажет. Но он прошептал:
— Я солгал. Была Аннализа.
Она резко подняла голову и посмотрела на него, чувствуя, как что-то странное кольнуло в ее сердце, что-то похожее на ревность.
— Кто эта Аннализа?
Он вздохнул.
— Аннализа была моей младшей сестрой. На пять лет моложе. Внешне она была похожа на нашего отца — невзрачная малышка, серая мышка с серо-карими глазами. Она обычно таскалась за мной, даже когда я говорил ей… я говорил ей…
Он умолк, Смолл молча поменял тазик с водой. Темперанс сполоснула тряпочку, вода была так горяча, что руки у нее покраснели. Она прижала к ране горячую салфетку, но Кэр, казалось, этого даже не заметил.
— Что вы ей говорили?
— Мм… — произнес он, не открывая глаз. Она наклонилась еще ниже, глядя на его нос, на твердый, почти жестоко очерченный рот.
Она почувствовала, как сжалось сердце. — Кэр!
— Что? — полуоткрыв глаза, с раздражением произнес он.
— Что же вы сказали Аннализе?
Он потряс головой, оторвавшись от подушек.
— Она ходила за мной, шпионила, но она была намного моложе меня. И я всегда это знал. А она брала меня за руку, даже когда я запрещал ей. Я говорил, чтобы она не трогала меня. Но ее прикосновение никогда не вызывало боли… никогда…
Темперанс протянула руку и сделала то, чего никогда бы не сделала, будь он в здравом уме и сознании. Она осторожно отвела с его лба прядь прекрасных, белых, как серебро, волос. Они были мягкими, почти шелковистыми на ощупь.
— И что же вы ей сказали?
Его сапфировые глаза неожиданно широко распахнулись, они казались ясными и спокойными, как в тот день, накануне нападения.
— Я сказал ей, чтобы она ушла, и она ушла. А вскоре заболела и умерла. Ей было пять, а мне десять. Не приписывайте мне романтическую добродетель, миссис Дьюз. Я ею не обладаю.