— Если он не останется сумасшедшим, то будет немым, молчаливым и диким, как животное. Иногда я почти желаю…
— Он должен жить!
— Смерть ему не грозит. Но он стоит на краю пропасти. Его сознание висит на волоске. Любое, достаточно сильное переживание может его оборвать.
— Вы хотите лишить меня надежды? Вам нужно мое раскаяние?
— Нет, генерал. Я верю в вашу искренность. И не могу одобрить, хотя понимаю ваши мотивы, даже больше, чем ваше нынешнее поведение.
Форестьер пожал плечами.
— Вы не хотите больше сражаться? Почему людьми командует этот бывший солдат? Он заслуживает уважения и готов отдать жизнь в бою, но он не способен руководить отрядом. Он довольствуется нападением на одиночных, заблудившихся солдат синих.
— Он отбил обоз, который шел из Нуайе; я не смог бы сделать это лучше. Мебель, портреты, все теперь у нас на сеновале.
— У него нет вашего опыта и вашей, хитрости. Это простой солдат, недалекий человек. Я вам говорю, что он скоро попадется и мы, может быть, тоже вместе с ним. Жители края удивлены и обеспокоены. Кое-кто хочет разыскать Стофле или Шаретта.
— Теперь вы убеждаете меня снова взять в руки оружие?
— Это необходимо! Иначе синие посчитают, что вы умерли, или пропали, или ушли к Шаретту, или к кому-нибудь еще.
Несколько раз странный аббат начинал подобные разговоры с Форестьером и всякий раз наталкивался на отказ.
— Раз ребенок жив, я сам буду его охранять!
— Какая ошибка! Бывшие наши командиры, высшее духовенство собирают силы. Они, наконец, забыли все свои глупые споры и обиды, объединяются и хотят покончить с «Адскими колоннами». Страна страдает и молится! Многие дети еще несчастнее маленького шевалье: они тысячами, потеряв родителей, бродят по дорогам полуголые, голодные, часто раненые! Мальчик же в безопасности, имеет кров и пищу, за ним ухаживают, его любят и лелеют. Я уверяю вас, что жизнь его вне опасности, даже осмысленность временами появляется в его взгляде.
— Вы говорите это, чтобы меня задобрить. Это ваш последний аргумент…
Но однажды вечером, как всегда, прокричав совой, аббат, не дождавшись ответа, поспешно пересек двор и постучал в дверь.
— Синие по дороге на ферму! Уже недалеко отсюда. Человек двадцать конных! Едут сюда!
Форестьер пробудился от своего оцепенения, снова стал бесстрашным волевым командиром, готовым к действиям. Раздались команды, и вот уже из каждого окна, каждой щели глядит ствол ружья.
— Каждый целится в своего, ребята. Стрелять во всадника, не в лошадь: лошади нам еще пригодятся… Ты, Перрин, когда они въедут во двор, выйдешь к ним одна, чтобы они успокоились!