— Ну что, дорогая моя, — сказал он усмехаясь, — настал час вашего триумфа! Несчастный подагрик в вашем полном распоряжении. Роли переменились. Женщины любят инвалидов, это всем известно. Они могут командовать, руководить, управлять, не боясь упреков и наказаний… Они что хотят, то и делают… О! Конечно, есть некоторое неудобство в постели… Инвалид в постели, это не очень аппетитно. Но с другой стороны — сколько преимуществ!
Он почувствовал, что она отпустила его руку, понял внезапно всю несправедливость и жестокость своих слов. Шевалье повернулся и, пошатываясь, подошел к ней. Она застыла на месте, бледная, как стена.
— Прости меня, Виктория… Я прошу у вас прощения. Я не думал, о чем я говорил… Вместо того чтобы самому справиться со свалившимся на меня несчастьем, я взвалил его на вас… Виктория, ни одна женщина не смогла бы заботиться обо мне, как вы. Я обязан вам жизнью.
— Вы мне ничем не обязаны.
— В подобных случаях спасают только того, кого любят. Любовь заставляет действовать правильно, придает смелости.
— У нас на Рейне любая женщина умеет лечить раны. Мы слишком далеко от докторов.
— Но все-таки есть в вашей самоотверженности… хоть немного любви?
— Я не знаю, Юбер.
— А! Ну что ж…
— Просто я не могла смириться с мыслью, что могу вас потерять.
Странное, никогда раньше не испытанное чувство, какая-то особая теплота наполнила сердце шевалье. Он сжал руку Виктории, и они пошли так, молча, как влюбленные, только что нашедшие свое счастье, немного не в себе от мысли, что достигли вершины блаженства.
В тот же вечер после ужина, вместо того, чтобы выкурить одну-две трубки, болтая с Десландом, шевалье решил рано лечь спать.
— Вы устали? Прогулка сегодня была слишком долгой? — с беспокойством спросила Виктория.
Он обнял ее вместо ответа, но они стояли на винтовой лестнице. Теперь подъем по лестнице был для него серьезным испытанием. Улегшись в постель, он прислушался. Вот ее проворные пальцы расстегивают платье. Вот мягкая ткань упала, скрипнула, открываясь, дверца шкафа. «Она думает, что я сплю». Платье повешено на плечики. Он услышал, как щелкнул замок.
— Иди ко мне, я прошу тебя… Иди…
Она послушалась, как всегда, с радостью и желанием. Он взял ее, испытывая невыразимое наслаждение, но и с какой-то новой страстью, одновременно дерзкой и нежной. На рассвете, проснувшись, она сказала:
— Я думаю, что вы уже выздоровели. Я могу уехать.
Сильные руки шевалье обняли ее, прижали к груди.
— Нет, только не сейчас!
— Но мне надо присматривать за лесопилкой!
— Нет! Я больше не могу!
— Вы больше не можете?