Он несколько раз вырывался у них из рук и какое-то мгновение стоял почти свободный, тяжело дыша, дико вращая глазами, в изодранной в клочья одежде, окровавленный, обливающийся потом, страшный,- но почти свободный! И в один из таких моментов шериф воскликнул вполголоса:
- Черт возьми, да ведь он у нас еще уйдет!
Но Берман наблюдал за схваткой спокойно.
- Все это говорит, что упрямства у него хоть отбавляй,- заметил он,- но вот насчет здравого смысла слабовато.
Увы, как ни вырывался Дайк из цепких рук и железных объятий, как ни расшвыривал наседавших на него врагов, как ни отвоевывал мгновения свободы - каждый раз оказывалось, что кто-нибудь из нападавших да повиснет у него на руке, на ноге, на шее, а остальные, переведя дух, тоже накидывались на него, несокрушимые, беспощадные, свирепые, как собачья свора, спущенная на волка.
Наконец двоим из них удалось свести вместе запястья Дайка, и шериф, изловчившись, защелкнул на них наручники. Но даже тут Дайк, орудуя стальными наручниками как средством нападения, умудрился так стукнуть ими по лбу Дилани, что тот свалился с ног. Нo он больше уже не мог обороняться от тех, кто нападал на него с тыла, и лассо наконец было наброшено на него; руки оказались крепко примотанными к боксам. Дальнейшее сопротивление стало бесполезным.
Раненый полицейский сидел на земле, привалившись к валуну и поддерживая двумя руками окровавленную челюсть. Лошадь шерифа с раздробленной ногой пришлось пристрелить. Лоб Дилани был рассечен до самого виска. У шерифа была вывихнута правая кисть. Второй полицейский до того обессилел, что не мог без посторонней помощи сесть в седло.
Он и сам впал в полуобморочное состояние, пошатнулся и не мог сделать ни шагу. Его усадили на кобылу Энникстера, и шериф повел лошадь в поводу, Берману пришлось поддерживать Дайка сбоку. Небольшая процессия спустилась с холма и повернула к Боннвилю. Там будет составлен специальный поезд, состоящий из паровоза и одного вагона. Эту ночь разбойник проведет за решеткой в висейлийской тюрьме.
Когда они тронулись, Дилани с Берманом оказались в хвосте. Бывший ковбой повернулся к своему хозяину,
- Ну, начальник,- сказал он, с трудом переводи дыхание и бинтуя раненую ногу.- Взяли мы его наконец!
В то лето Остерман первым начал убирать пшеницу и, закончив уборку, организовал облаву на зайцев. Такое развлечение, подобно балу по случаю завершения строительства энникстеровского амбара, было событием, принять участие в котором приглашались все фермеры, Облаву предполагалось начать в дальней западной части остермановской фермы, двинуться оттуда на юго-восток, захватить северную окраину Кьен-Сабе, где у Энникстера не была посеяна пшеница, и закончить среди холмов у истока Бродерсонова ручья; там должен бия состояться пикник с традиционным костром и жареным на вертеле мясом.