Алена? От этой версии я отказался сам. Да, потеря девушки лишила его самообладания. На одно мгновение, которого хватило, чтобы принять решение. Он знал, что у него есть только один способ вернуть потенциальную Единственную — идти вместе с нами до конца.
— Подобная сложность оправданна?
Он обернулся ко мне, вновь, удивив. Теперь уже отеческой заботой, которая была в его глазах. Что ж… он имел право и на нее.
— И нет, и — да. Осталось немного, и поймешь сам. Но одно могу сказать, это ты пришел ко мне. В ту ночь, когда Лера нашла графа Авинтар. Ты и Сартарис. Вы появились, как только она покинула мои владения. И именно ты рассказал мне о найденных записях в лабораторном журнале, о Храме, и о том, кто именно стоит за этим. И что произойдет с твоим миром, если тебе не удастся оказаться в зале с управляющим контуром.
— А ты об этом не знал?
Мое равнодушие было данью привычке. А вот он своих эмоций от меня не скрывал. Впрочем, его смерть изменила в нем многое.
— Лера уже давно не задает мне этого вопроса.
Его уклончивые ответы давали многое. Я знал практически все о последних двух тысячах лет его жизни, но эти знания были мертвы. В те дни, когда моя собственная личность не проявлялась, прячась за его образом, я был им, но не был собой. Потому осознавал необходимость каждого его действия, находясь в плену сложившихся условий, не имея возможности понять их, оценить их с собственной точки зрения. Я лишь принимал то, что мне было навязано.
Когда же начала возвращаться моя собственная память, он начал отступать, становясь для меня набором фактов и событий, принятыми решениями, взятой на себя ответственностью. Он стал тем, чьими действиями я мог восхищаться, обстоятельствам жизни кого я мог сопереживать.
Вот только одного я не мог — ощутить, о чем думал он, что чувствовал, когда его кинжал вонзился в грудь любимой им женщины, когда он отталкивал одного сына, оберегая его, и приближал другого, не видя в нем своего преемника?
И только теперь, общаясь с ним, перенося узнанное на создаваемый уже этим опытом образ, я начинал принимать в нем жизнь. Сложную, противоречивую, не всегда оправдываемую содеянным, но жизнь.
— Я могу чем-то ему помочь?
Я был прав, когда подумал о странности собственных переживаний. Когда-то мы с ним были одним целым. Теперь у каждого из нас был свой путь, свое прошлое и я очень надеялся, что и свое будущее. И хотя я знал причины этого, как и осознавал, что в момент разделения наших миров мы с ним получили право на самостоятельность, несмотря на то, что разум даймонов воспринимал это, как проявление созданных этим мирозданием законов, я ощущал иррациональность происходящего, его мистичность.