— И, несмотря на это, ты обратилась к ней со своей просьбой? Марла, я тебя совершенно не понимаю и, видимо, никогда не пойму. Тебе было только пятнадцать, когда Виктор Прентис…
— Тебе незачем напоминать мне об этом всякий раз, я и без того отлично все помню. Тебе в ту пору было двенадцать, и отец не должен был рассказывать впечатлительному подростку о случившемся.
— Я узнал о происшедшем не от отца, я просто наблюдал и слушал, что происходило в доме. Все эти слезы, крики. Я поклялся тогда убить его или, по меньшей мере, жестоко отомстить.
— И с этим заблуждением ты жил все эти годы?
— Ты называешь заблуждением долг покарать человека, который изнасиловал мою сестру?
— С чего ты взял, что он насиловал меня, Алекс? Все было иначе.
— Ты хочешь сказать, что Виктор Прентис не лишал тебя девственности?
— Я сама так пожелала. Это было только мое решение.
— Он годился тебе в отцы! Что за странное желание?!
— Я тогда меньше всего думала о его возрасте. Он был силен, красив, уверен в себе, могущественен. Короче, он был именно таким, каким представлялся мне настоящий мужчина. А когда я узнала, что Виктор одинок и глубоко несчастен, что он безумно любит свою чудесную дочку, он показался мне таким трогательным.
— И поэтому ты согласилась на эту мерзость?
— Не я согласилась, а он.
— Что за ерунда?
— Мне было пятнадцать. Я была пылкой, восторженной девочкой. Я буквально бредила им, постоянно говорила ему про свою любовь, убеждала, что хочу стать женщиной только в его объятьях, больше ни в чьих. Это я его соблазнила, а не он, как ты всегда думал… И твоя враждебность перекинулась на Саскию. Мне очень жаль.
— Твои слова ничего не меняют в моем к нему отношении. Он не имел права злоупотреблять твоей детской влюбленностью.
— Тебе нравится его ненавидеть, да, Алекс? Ну что ж, я не могу тебе в этом помешать. Но какой прок в ненависти к старому больному человеку, который доживает свои последние дни в четырех стенах? И зачем распространять эту ненависть на Саскию? Ненавидеть ее только за то, что она любит своего отца — единственного родного ей человека, за то, что она стойко борется со всеми невзгодами, желая обеспечить ему достойную старость? Неужели за это можно кого-то ненавидеть?
— Черт возьми!
— Алекс?! Ты что-то натворил, да? Не отпирайся!
В очередной раз за прошедшие сутки он почувствовал себя дураком.
— Ты ей рассказал? Боже мой, что ты наделал! Ты понимаешь, что ты наделал?
Алекс не нашел в себе сил ответить Марле, только кивнул.
Алекс стоял посреди кабинета, бессмысленно глядя в окно. Он уже изучил каждую ветку, каждый листочек росшего под окнами дерева. Весь мир казался ему чужим и незнакомым.