— Это опасно? — спросила я. Доктор Дженнер покачал головой.
— Я хочу, чтобы ему обеспечили лучший уход. Наблюдайте за ним сами, доктор Дженнер, и пригласите доктора Рейда.
— Едва ли в этом есть необходимость, мэм… — начал было доктор Дженнер.
— Таково мое желание, — сказала я величественно.
Доктор Дженнер поклонился. Пойдут сплетни, подумала я потому что я приказала лейб-медику лечить Брауна. Но меня это не беспокоило. Браун значил для меня слишком много. Хотя я была очень обеспокоена состоянием Джона Брауна, я очень обрадовалась, услышав, что Елена благополучно родили девочку. Итак, Леопольд стал отцом!
Я должка была посетить мать и ребенка, хотя меня пришлось на руках выносить из экипажа… Увы… это сделал уже не Джон Браун.
Елена уже поправлялась после родов и выглядела здоровой, хотя все еще лежала на софе. У Леопольда был один из его приступов, и врачи предупредили его, что он должен беречься, так что он тоже лежал. А из-за моего нездоровья для меня поставили третью софу. Мы возлежали каждый на своей софе, представляя собой забавную картину.
Принесли ребенка, которым все выразили свое восхищение. Леопольд был в прекрасном настроении, а Елена очень горда собой. Это было счастливое событие, но, когда я вернулась в Виндзор, меня ожидало тревожное известие — Джону Брауну стало хуже.
— Хуже! — воскликнула я. — Но я думала, что его болезнь не очень серьезна.
— Ваше величество, он не в силах с ней справиться.
— Но у него вдвое больше сил, чем у обыкновенного человека.
— Это ему не помогает. Ваше величество, он очень плох. Я очень встревожилась и тут же пошла к нему. Он был на себя не похож и не узнал меня, что-то бормоча в бреду. О нет, подумала я, это уже слишком!
Но, увы, то, чего я боялась, произошло. На следующее утро мне сказали, что ночью Джон Браун умер.
Я не могла этому поверить. Еще одна смерть. Еще недавно я потеряла моего дорогого друга лорда Биконсфилда. Джон Браун был для меня тогда такой поддержкой… а теперь и его не стало.
Этот удар ошеломил меня. Я нигде не могла найти утешения. В семье никто не разделял моего горя. Они никогда не любили его и осуждали мои отношения с ним. Они ничего не понимали. Они называли его одним из слуг. Он никогда не был слугой. Он был другом.
Я хотела соорудить какой-нибудь памятник ему. Сэр Генри Понсонби явно чувствовал себя неловко. Он делал осторожные намеки на то, что мы не должны давать прессе повод. Если его смерти будет уделено слишком много внимания, появятся вредные домыслы о моих отношениях с ним.
Мне это было безразлично. Мне надоела пресса и надоело умиротворять непостоянную публику. Они прислушивались к клевете и злословию; а когда Берти был на грани смерти, а на меня совершили покушение, они вдруг обнаружили, что горячо нас любят. Чего стоит такая изменчивая привязанность? Только такие друзья, как лорд Биконсфилд и честный Джон Браун, имели значение.