— Что это?
Иван вздохнул и поерзал на сиденье.
— Это… — он перевел дыхание. — Это кожевенное производство Расмусенов. Когда я унаследовал Хабен, мне в придачу досталось и оно. — Он почесал пальцем кончик носа. — Это обувная фабрика.
— Не слышно радости в твоем голосе.
— Я ненавижу ее. Сколько себя помню, я всегда ее ненавидел. Я даже туфли носить не любил.
Стефани усмехнулась, представив Ивана Расмусена обувным бароном, настолько этот образ был нелеп. По тому, как сорвался голос Ивана, когда он выражал отвращение к этой части своего наследства, было понятно, что он тоже чувствует смехотворность такого словосочетания.
— Не смешно, — сказал он, улыбаясь. — Я чувствую себя в дурацком положении. Можешь ты представить меня управляющим обувной фабрики?
— Нет.
— Мой прапрадед начал свой кожевенный бизнес, когда шкур в округе было навалом. Постепенно дело выросло до обширного обувного производства, К сожалению, и ты сама могла в этом убедиться по дороге: фабрика — единственное предприятие на многие мили вокруг. Люди, живущие здесь, работали на ней из поколения в поколение. Без кожевенного производства Расмусенов город умрет. Это нужно понимать.
Он вышел из машины и открыл дверцу Стефани.
— Мы пройдем к дому Теда. Он немного дальше по улице. Тед работает на фабрике мастером. Когда я был ребенком, отец часто брал меня с собой, чтобы я посмотрел, как делают обувь. Я ненавидел фабрику, но я любил Теда. Он умел здорово бросать камушки, так что они перепрыгивали до другого берега реки, той, что течет позади фабрики. И еще он плевал дальше всех в мире.
— И он умел делать взрывпакеты.
— Ага, он был большой специалист в этом деле. Черт бы их побрал. — Иван подобрал камень и швырнул его в сердцах в кусты. — Когда отец умер, я изучил бумаги этой несчастной старой фабрики и понял, что ей скоро конец. Я очень любил своего отца. Он был добрым и неглупым человеком, но он не был создан для бизнеса. В течение пятидесяти лет здесь ничего не менялось. Фабрика была в таком плачевном состоянии, что я не смог найти никого, кто дал бы денег на ее модернизацию. Поиски спонсоров оказались безрезультатными, и тогда мне пришлось…
Стефани остановилась и посмотрела ему в глаза.
— Боже, и тогда ты продал Хабен, чтобы спасти фабрику, ведь так?
— Все эти люди остались бы без работы. Я не мог так с ними поступить. — Он обнял ее за талию, и они пошли дальше. — Когда я сделал самые необходимые изменения, мне, наконец, удалось убедить банк ссудить деньги на остальное. Я сменил профиль производства. Мы вернулись к ручному изготовлению высококачественной обуви. Всего несколько моделей: сабо и классические типа Веллингтон. Нужно время, чтобы вновь встать на ноги, но думаю, если качество будет неизменно высоким, постепенно фабрика начнет давать доход. Я надеюсь, что вскоре мое вмешательство станет уже ненужным, и дело опять пойдет само собой.