Она угадала в приближающемся мужчине бездомного, едва увидев его. Человек, шедший вниз по тропе, усыпанной сосновыми иглами, с вещевым мешком за плечами, безусловно, был очень похож на бродягу.
Откинув назад мешавшую ей прядь рыжих волос, Джо внимательно следила за ним, натягивая канат на блоки.
Она заметила, что мужчина был высок и хорошо сложен, хотя, пожалуй, слишком худ. Несмотря на явную хромоту, вид у него был довольно заносчивый — это могло бы ее и насторожить поначалу. Однако Джо сразу же поняла, что именно скрывалось за этой заносчивостью. Она очень быстро распознавала уязвимость, хотя вряд ли решилась произнести это слово вслух.
Джо рассердилась на себя за то, что характер незнакомца заинтриговал ее немного больше, чем нужно. Она не могла позволить себе быть любопытной. Ей следовало бы встревожиться. В это время года мало кто из посторонних добирался до этих мест. По крайней мере, ни один из них не походил на нынешнего бродягу.
Он не выглядел уроженцем северных краев. Вид у него был довольно необычный: растрепанные белокурые волосы, слишком длинные для респектабельного мужчины, распахнутая ветровка, из-под которой виднелась рубаха с короткими рукавами, и поношенные джинсы. Она без колебаний поспорила бы на всю сумму (кстати, уменьшающуюся с каждым днем) своего банковского счета, что незнакомец — не ее потенциальный клиент. Пансион «Тенистый уголок» привлекал на одну — две недели отставников или женатых мужчин, которые в глуши Северной Минисоты находили приятное отдохновение от городского смога и повседневных забот. Ну, а этот хмурый пришелец, судя по всему, отродясь удочки в руках не держал — и весь его облик совершенно не вязался с окружающей действительностью.
Когда он подошел ближе и его резкие, довольно мужественные черты лица стали яснее видны в осенних сумерках, Джо почувствовала, что пришелец в любом месте был белой вороной.
Внутренний голос шепнул ей, что этот человек, которой нигде не находит себе покоя, может быть, пережил душевную травму. Хмурый вид его, скорее всего, был итогом одиночества, и оно казалось столь глубоким, что, пожалуй, могло бы соперничать с ее собственным одиночеством.
