С удовольствием сообщаю о выполнении твоей просьбы: по дороге в Венецию я остановился на несколько дней в Кракове и навестил твоего брата. Не стану скрывать, что я и у него попросил твоей руки, разумеется, предупредив его, что окончательное слово останется за тобой.
К моей огромной радости он ответил согласием и вообще отнесся ко мне с братской сердечностью.
Благодаря Ивану я познакомился с двумя его замечательными друзьями, которые также произвели на меня огромное впечатление, как люди совершенно необыкновенные.
Один из них совсем еще юноша по имени Николай Коперник, невероятно талантливый математик и астролог, другой — постарше и совершенно иной — красавец, обаятельный мужчина, смельчак, воин и забияка, князь Михаил Глинский, который вместе с твоим братом заканчивает обучение медицине.
Кажется, они оба намерены в будущем году возвращаться в Литву, а я расставался с ними с огромным сожалением, поскольку все трое стали мне как родные братья, о чем я, должно быть, много раз восторженно говорил им во хмелю, поскольку последний вечер мы провели в мужской компании в веселой пирушке, и я даже не помню, как они погрузили меня в кибитку и отправили в дальнейший путь.
Думаю, мой ответ на заданный тобой вопрос относительно Симона повергнет тебя в изумление.
Я уже очень давно знаю, что он — мой родной отец.
Но из-за того, что Симон никогда сам не говорил мне этого, я стесняюсь открыть ему все, что знаю, ибо сведения получены мной несколько странным образом.
Когда я был маленьким мальчиком — с тех пор, как себя помню — я жил в Польше в небольшом приморском городке в семье голландского картографа.
К шести-семи годам, я уже вполне понимал польский язык, но мои приемные родители между собой разговаривали только по-голландски и, разумеется, я не мог ни слова понять из их бесед. Некоторое время я считал их родными отцом и матерью, но потом стал замечать, что время от времени к ним приезжает еще молодой, но уже поседевший человек — и это был Симон, который платил им деньги.
После моих настойчивых расспросов они признались, что являются лишь моими приемными родителями, а этот седой человек — мой тайный и богатый покровитель, который отдал меня им на воспитание ввиду того, что мои родные мать и отец погибли при каких-то необыкновенных и трагических обстоятельствах. Меня почему-то страшно мучила эта тайна, и я решил во что бы то ни стало раскрыть ее.
Для этого у меня был только один путь: я заметил, что после каждой встречи с седым человеком и разговоров с ним, которых я не мог слышать, мои приемные родители долго потом беседовали между собой по-голландски, и я догадывался по их взглядам и жестам, что речь шла обо мне и о Симоне.