Но природа брала своё, молодые годы — зелёные, — и вот следом за дочкой появился сын Витя. Одному ребёнку скучно в доме, об этом никто не станет спорить, да и непедагогично это, да и Папа римский тоже ведь не дурак, а как стоит против абортов. А что насчёт того, все ли дома у Лёника или только некоторые, так тут многое зависит от привычки: да, он немного странный с этой своей лодкой, зато другие спичечные коробки собирают или вообще алкоголики. И когда Витя родился, Лёня не стал спорить насчёт имени, а сразу согласился: «Ладно, пускай будет Виктор. „Виктория“ — победа. Морская победа». А мог ведь и упереться — давай назовём Бриг или там Фрегат.
Время шло ни шатко, ни валко, жизнь обрастала ракушками и тянула на дно. Ветер горбачёвской свободы хоть и дул над Москвой, но дул мимо: не было паруса, который бы его уловил, конструирование траулеров сходило на нет, и денег противно не хватало даже на самое насущное. Лёня Шор-Табачник затосковал. Яхта существовала неподалёку, но дотянуться до неё было совершенно невозможно; лишь по ночам она приближалась в темноте, с ласковым плеском, тёрлась бортом о его плечо, и тогда он стонал и метался во сне. В России, сорвавшейся с цепи и уходящей из-под ног, как палуба в бурю, перспектива привязать к себе красивую и избалованную Яхту была равна нулю. Этот ноль представлялся Лёне крушением жизни, хуже, чем крушением — небытиём. Следовало уходить от Девятого вала, это было ясно.
Понятно это было и Вере — она надеялась на то, что с изменением жизненной обстановки Лёня возьмётся за ум и выкинет из головы свою затею с лодкой, а дети на новом месте перестанут пускать сопли, капризничать и реветь. Новое место обозначилось как бы само собою: Израиль. Там детское питание, там климат средиземноморский, там всё. На всякий случай Вера заикнулась было о Германии, но Лёня даже слушать не захотел — в его сердце пробудились дремучие чувства к исторической родине, к двенадцати сыновьям старика Якова, один из которых, кстати сказать, не козлов с баранами гонял по холмам, не из лука стрелял в пролетающую утку, а пошёл по мореходной части. Немцы тоже иногда отчаливали от своих берегов, но то совсем чужие люди, с какой бы им стати вникать в душевные устремления Лёни Шор-Табачника.
Документы на выезд были поданы, начался обратный отсчёт перед стартом. Немногочисленные друзья-приятели решению Шор-Табачников ничуть не удивились; удивляться можно было лишь тому, что Вера с Лёней до сих пор ещё никуда не отчалили, а ведь могли. Разрешение от властей пришло быстро и без помех, сборы тоже заняли не много времени. Да и чего там собирать? Не расхлябанную же кровать, не дощатые книжные полки отправлять тихой скоростью за тридевять земель, в тридесятое еврейское государство. Решено было везти с собою застиранную детскую одёжку на смену, два десятка книг по судостроению и разную хозяйственную мелочёвку в двух чемоданах да клетчатом клеёнчатом бауле, с какими российские челноки снуют туда-сюда по белу свету.