Топчан подо мной был жестким, и я несколько секунд поерзал на нем, устраиваясь поудобнее. Это тоже походило на ритуал и помогало сосредоточится, а это было необходимо. Им, неведомому пока Маэстро, мне, наконец.
Я включил магнитофон. Обычно мне помогала думать эта музыка. Ее к тому же любил мой сын. В этой комнате ничего не изменилось с момента его ухода, ни стол, ни полки с книгами, ни топчан, стоящий посреди комнаты, ни холодильник в углу, даже музыка играла все та же, как будто он был где-то здесь. Он был одним из тех четверых. Он тоже был трассер.
...Сахар наблюдал за тем, как стайка мух летела около лампы, под самым потолком. За особый шик у них считалось пролететь перед самым носом сидящего за столом человека, а то и сесть прямо на этот нос. Этот подвиг встречался градом аплодисментов. Если же человек вдруг вскакивал и начинал в ярости гоняться за мухами, размахивая полотенцем, то, со смехом разлетаясь кто куда, они со смехом же встречали гибель своих нерасторопных собратьев по жужжанию.
Сахар (а надо отметить, что имена даются мухами друг другу за какие-нибудь пристрастия) был ушлым мухом, не слишком прытким в самоубийственных забавах и скорее даже с философским складом мыслей. Поэтому он любил больше наблюдать, чем дерзать, и питаться сахаром (пусть даже и редко). "От сахара, - говаривал он, - даже мушиные мозги проясняются, а без этого долго не прожужжишь".
Хорошо разбираясь в поведении человеков, осторожный Сахар заслужил тем не менее наилучшую репутацию сорви-головы. Он ползал по лицу человека, когда тот спал или был пьян, а в другое время подзуживал юнцов на те же шутки и смеялся, зажав лапкой хоботок, когда ловкая рука человека ловила отважных глупцов прямо на лету.
Что ж, ему, Сахару, до чрезвычайности импонировала сама мысль вмешаться в жизнь существа неизмеримо более развитого и гигантского по размерам. Правда, остальная мушиная шушера считала себя ничуть не менее умной и преисполненной разнообразных достоинств по сравнению с человеком, главными из коих почитались умения летать и забиваться в щели, но стоит ли принимать во внимание этих однодневок, чья жизнь так коротка, что только плодовитость позволяет им быть приметными в суете жизни. Единственный друг Сахара, циник, мухабник и пройдоха, звавшийся Дерьмо, хоть часто и повторял к месту и без места: "семь бед - один ответ", все же не избежал общей участи. Да, короток мушиный век, лишь Сахар, то ли благодаря человеческому нектару, то ли особому складу мысли и врожденной осторожности, то ли воле случая, прожил столь длинную жизнь, что стал патриархом и святым еще при жизни, и со свойственным ему юмором, вспоминая приятеля, добавлял, что тот "утонул в собственном имени".