Она робко подкралась на цыпочках к двери ванной, которая была приоткрыта. Он уже выключил душ, и за дымчатым стеклом они увидела очертания его высокой, мускулистой фигуры.
— Поторопись, — сказала она ворчливым голосом, отодвигая в сторону стекло. — Я тоже хочу принять душ.
— Я и не мешаю, — улыбнулся Алек, мокрый и блестящий, и втащил ее к себе.
Несмотря на свой свежеприобретенный опыт, Роза все еще оставалась новичком и, как таковая, оказалась совершенно неподготовленной к тем часам, которые последовали после этого. Она не могла и догадываться о глубине и силе желания Алека, которое казалось неутолимым. Он не жалел ни Розы, ни себя, наверстывая упущенное со всей страстью, изощренностью и пылкостью, которые делали его виртуозом. Не представляла Роза и своих возможностей, своей страстности. Опьяненная, отравленная, она никак не могла насытиться им. Она купалась в своем пристрастии к нему, теряла голову от радости, потому что могла выразить своим телом все, что не осмеливалась сказать словами. Потому что даже в самые упоительные мгновения она не позволяла себе произносить никаких слов, прикусывая губу.
Один раз, в перерыве между ласками, Алек, наконец, шепнул ей запоздалое обвинение:
— Ты держалась до последнего, правда, Роза?
Она же, поправляя его, ответила:
— Я держалась ради тебя. Понимаешь, я помнила твой совет.
В этот момент она ближе всего подошла к своему признанию, что любит его. И лишь когда он заснул, положив голову ей на грудь, она немо, одними губами, произносила слова любви вновь и вновь.
Поскольку несмотря на все нежные слова Алека, на те восхитительные, сокровенные похвалы, которые он шептал ей и которые звучали в ее ушах чудесной музыкой, он не осмеливался произнести три самых волшебных слова, которые увенчали бы ее блаженство. Она отказывалась огорчаться из-за этого, слишком поглощенная тем, что давала сама; ей ничего не нужно было от него. Она начинала чувствовать упоительную власть, какую женщина может иметь над мужчиной. А еще у нее кружилась голова от сознания того, что, сколько бы женщин ни знал Алек до нее, она нравилась ему на свой, особый манер. Он не оставил в ней никаких сомнений насчет этого.
Только к вечеру они вспомнили о том, что пора соединить тело и душу воедино, и нашли время, чтобы поговорить внятно. Алек осторожно вытащил Розу из ее утомленной дремоты.
— По-моему, нам пора что-нибудь поесть, — распорядился он. — Я должен подкрепить свои силы. И ты тоже, — добавил он со значением, — если, конечно, ты не станешь настаивать на аперитивчике.