О том, что случилось позже, хорошо известно. В Екатеринославе поэт тяжело заболел. Здесь и разыскал его генерал Н. Н. Раевский — в бедной хате на берегу Днепра, «в бреду, без лекаря, за кружкой оледенелого лимонада». Раевский ехал на Кавказ с дочерьми и сыном (лицейским товарищем Пушкина) и выпросил у своего давнего сослуживца генерала Инзова, под надзором которого находился поэт, согласие на то, чтобы Пушкин отправился вместе с ними.
О первом свидании Пушкина с лукоморьем очень живо вспоминала дочь генерала — Мария Николаевна Раевская, позже — супруга декабриста Волконского. «Я помню, — сообщает она в своих записках, — как во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с Софьей, нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Увидя море, мы приказали остановиться, и вся наша ватага, выйдя из кареты, бросилась к морю любоваться им. Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала, для забавы, бегать за волной и вновь убегать от нее, когда она меня настигала; под конец у меня вымокли ноги, я это, конечно, скрыла и вернулась в карету. Пушкин нашел эту картину такой красивой, что воспел ее в прелестных стихах, поэтизируя детскую шалость; мне было только 15 лет:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!»
[1]Тридцатого мая Раевские и Пушкин прибыли в Таганрог, а оттуда направились в Ростов, «что прежде был крепостью святого Дмитрия», как записано в дневнике Раевского. Наверняка можно предполагать, что долгими степными дорогами от Екатеринослава к лукоморью Пушкин снова и снова возвращался к образам своей поэмы. Курганы с каменными скифскими бабами и Саур-могила, орлы, парившие в знойном мареве, истлевшие кости в густом ковыле — все это были те места, где когда-то ратники великого киевского князя Владимира сражались с хазарами и печенегами, защищая родную землю. Это здесь храбрый витязь Руслан скрестил свой меч с хазарским князем Ратмиром (ведь древняя хазарская столица рядом — у Цимлянской станицы). Это здесь была вотчина злого волшебника Черномора, хозяина южных степей, прозванных «Диким полем»...
Отсюда должно начинаться поэме, которую он, Пушкин, не успел закончить, покидая Петербург!
Обо всем этом он вероятно думал, осматривая Таганрог — город, который Петр Первый задолго до основания Петербурга задумывал строить как столицу России. Пушкин отдыхал под вековыми дубами в гирлах Дона, там, где ржавели в речном иле могучие железные цепи — некогда страшный и опасный для кораблей подводный барьер, закрывавший путь к Азовской крепости. Как рассказывали, самая главная цепь — золотая, ее не успел увезти с собой султан-паша, и никак не отыщут теперь, сколько ни искали, казаки: