И вдруг мы входим в длинный-длинный коридор! Здесь очень светло и стены блестят. «Возьми двумя руками и толкай животом», — говорю Анночке. Мы толкаем животом и ногами — так ещё можно немножко пройти! Выходим из коридора — и там опять темно! В темноте труднее!
Ой, как здорово! Мы остановились около чего-то большого — ничего не видно. Мамочка говорит, что мы сейчас на этой машине поедем к её «двоюродной сестре». Кто-то нас с Анночкой куда-то сажает, и мы едем. Едем, едем и остановились! «А я вас здесь целый час жду! Босая стою!» — голос такой же, как у Прабабушки, мне он не нравится! И зачем она «босая», думаю, тапочки бы надела. Идём немножко по ступенькам, и всё равно очень темно, наверное, во всей «эвакуации» темно! Входим в какую-то квартиру. Бабуся говорит: «Мне надо детей скорее спать уложить». А противный голос ей отвечает: «Ой-ой-ой, а у меня ещё ничего не готово!» Мамочка говорит: «У нас всё есть, сейчас тепло, можно на пол положить — было бы место».
Я просыпаюсь. Никогда я так не просыпалась, у меня всё везде чешется! Светло. Я сажусь, смотрю — рядом на простыне на полу спит Анночка, и на ней тоже простыня, а у стены спит Эллочка — на полу и тоже под простыней. Около двери на стуле спит Бабуся. Мамочки нет! И у меня всё везде очень чешется! Я смотрю вниз и вижу — по простыне и рядом по полу и по газете, на которой простыня лежит, кто-то ползает — я их не знаю. «Бабуся!» — я тихо-тихо её зову, она сразу глаза открывает, встаёт со стула и ко мне наклоняется и говорит так: «Ох!» Поднимает меня с пола и ставит на свой стул, быстро снимает с меня рубашку, берёт мои простыни и говорит: «Постой немножко, деточка, сейчас вернусь!» И уходит. Я стою и смотрю — комната маленькая, на полу спят Анночка и Эллочка, я на стуле стою — больше ничего, пусто. А по полу кто-то ползает — их много, очень много, я их никогда не видела и не знаю. Приходит Бабуся с простынями и метёлкой, надевает на меня рубашку, даёт мне простыни подержать, метёт метёлкой, с Анночки и Эллочки простыни снимает, немножко ими машет и опять метёт. «Кто они такие? — спрашиваю я. «Клопы», — говорит Бабуся. «Они плохие?» — спрашиваю. «Плохие», — кивает головой Бабуся, ставит метёлку в угол, берёт у меня простыни — одну кладёт на пол, потом меня на неё кладёт. «Спи, деточка, спи!» — и укрывает меня второй простыней. Я закрываю глаза.
Утром оказывается в квартире много людей: Мамочкина двоюродная сестра — мы должны звать её «тётя Нина», её дочка, тоже зовут Нина, Эллочка предлагает звать её Маленькая Нина, потому что она, как и Анночка, ещё маленькая, ей два с половиной года, а я уже большая — мне четыре с половиной! И тётя Нина, и Маленькая Нина мне не нравятся! Я спрашиваю у Эллочки — они ей тоже не нравятся. У них есть домработница, она большая и толстая — вот и всё! Потом есть старый пожилой старичок с бородой и в очках — он «профессор» из Ленинграда. У него такое лицо, как будто он сейчас будет плакать. А в комнате рядом с нашей живёт мужчина, у него сверху на голове нет волос, а сбоку — есть. Это очень смешно! В этой же комнате живёт женщина, Бабуся говорит, что она какая-то, это слово я не знаю, а потом — «красавица»! И ещё здесь живут тараканы и мышки! Тараканы мне понравились, а мышек я пока не видела. Мамочка говорит, что в нашей комнате — в которой мы будем жить — их очень много, их не надо бояться, они сами всех боятся! Но если с мышкой встретишься, её не надо гладить, она может укусить. «Пусть, — говорит Мамочка, — мышки живут отдельно и мы будем жить отдельно!»