Мы молчим, а потом Эллочка говорит:
— Какая ужасная история! Но, Бабушка, — Элка даже руки к груди прижала, — у тебя нет на лице ни одной ямки, и кожа очень нежная!
Бабушка смеётся:
— Деточка, ты привыкла к моему лицу и многого не замечаешь. Потом, я заболела в пять лет, к четырнадцати годам ямки немного сгладились, к восемнадцати ещё больше, к двадцати пяти годам осталось очень мало, но совсем ровным мое лицо не стало и никогда уже не будет.
Я очень расстроилась и говорю:
— Бабуся, но почему твой дедушка такой… — я чуть не сказала «дурак», — взял и отнёс тебя в капусту? Почему он не дал тебе укол сделать?
— Мой дедушка был такой хороший, добрый, — говорит Бабушка. — Она улыбается, и ей грустно, сразу вместе. — Но он был необразованный крестьянин, боялся врачей, считал их извергами.
Анночка вдруг «умничает», как говорит Даша, и говорит:
— Он боялся врачей, потому что они горло смотрят и на язык ложкой жмут — тогда тошнит.
— Мы сейчас все наденем «лапочки», — говорит Эллочка, — наденем и не будем снимать, ты не волнуйся, Бабушка!
И мы надеваем «лапочки». К вечеру опять поднимается температура, очень жарко, и так всё чешется, что даже трудно терпеть! И когда уже совсем трудно терпеть, приходит Мамочка. Мы хором кричим: «Мамочка пришла!» Она смеётся и говорит: «Сейчас буду колдовать!», берёт на руки Анночку, качает её и говорит-поёт: «Колдует дед, колдует баба, а лучше всех колдует мама!» Она повторяет это несколько раз, и Анночка засыпает у неё на руках, тогда она кладёт её на сундук, прикрывает одеялом и целует. А я жду, не могу дождаться, когда она возьмёт меня на руки. Она берёт меня на руки — я чувствую её тепло, но от него не жарко, мне сразу становится легче, и не так всё чешется. Она прижимает свои губы к моему лбу — и я ничего больше не чувствую, только её губы, руки и её тепло, от которого не жарко. Мамочка качает меня и тихо говорит-напевает: «Колдует дед, колдует баба, а лучше всех колдует мама!» Мне так хорошо! Я знаю, что сейчас засну до утра. «Колдует дед, колдует баба, а лучше всех…»
Пойду в прихожую попрыгаю, а то очень есть хочется! Можно пойти погулять, но я думаю: сейчас Бабушка придёт и даст немножко рисовой каши. Иду в прихожую и прыгаю. Открывается входная дверь, входит Бабушка. Она дышит так, как будто бежала, но, я знаю, она бегать не умеет и никогда не бегает. Я смотрю на её лицо и быстро отхожу от неё назад, потому что она страшная — у неё дрожит лицо, дрожит шея, она хрипит. Я ещё немножко отхожу, она меня не замечает! Она делает два шага вперёд, говорит громким, хриплым, совсем чужим голосом: «У меня украли все карточки!» — и падает на спину. Я смотрю на её лицо и вдруг вспоминаю серую лошадку и лицо в телеге, совсем не похожее на лицо.