— Такие же, как в «салочках»! — И мне опять кажется, что Мамочка немножко дразнится. Я ничего не понимаю, смотрю на Элку, она нахмурилась и спрашивает:
— Это что, одна игра, только названия разные?
— Да, — отвечает Мамочка, — это одна и та же игра, но в Ленинграде она называется «пятнашки», а в Москве — «салочки».
И тут я сразу понимаю, что Мамочке «салочки» очень не нравятся! Почему? Я не знаю, как спросить, и спрашиваю тогда немножко про другое:
— Мамочка, а во что вы в Ленинграде играли? Мамочка смотрит на буфет, на вазы — они очень красивые, на буфете стоят, — а потом говорит:
— Ну, я думаю, почти в те же игры… — Она задумывается, мы молчим, потом она вдруг спрашивает: — Девочки, когда вы рисуете, чем вы стираете то, что вам не нравится или надо поправить?
— Ластиком, — говорим хором.
— А мы, — говорит Мамочка, — в Ленинграде стирали это резинкой! Мы в Ленинграде, — продолжает Мамочка, — говорим «что», а в Москве говорят «што», мы говорим «булочная», а в Москве говорят — «булошная»! И тут я понимаю, как надо спросить то, что я хочу узнать.
— Мамочка, — спрашиваю, — ты любишь Москву?
— Я Ленинград люблю! — отвечает Мамочка.
— А Москву… ты любишь? — спрашиваю опять.
— Я ещё к Москве не привыкла… и не успела её полюбить. — У Мамочки очень серьёзное, даже немножко строгое лицо.
— Как, почему не привыкла? — спрашивает вдруг Элка ещё быстрее меня.
— Я родилась и выросла в Ленинграде, — говорит Мамочка и смотрит не на нас, — я выросла в удивительном месте — Палате мер и весов, я обязательно потом, когда кончится война, всех вас туда свезу, потому что это мой первый родной дом… и парк, и дорожки, и ограда. — Мамочка становится похожа на Бабушку, когда она поёт, но не лицо похоже, а то, что кажется, будто она выше и дальше и до неё нельзя дотронуться. — В Ленинграде гордые, прямые улицы, красивые дома и дворцы, там Нева — она серая, блестящая и раза в два шире Москвы-реки, — продолжает она, а мы очень тихо молчим и слушаем. — Там ночью разводят мосты и целый месяц белые ночи! — Вот это я вообще не знаю, что такое, но боюсь её перебивать. — Там, когда мне было семнадцать лет, я встретила вашего Папу! — Мамочка не смотрит на нас, я не понимаю, куда она смотрит, и у неё совсем другое лицо. — Мы поженились, — говорит она, — когда мне был двадцать один год, там Эллочка родилась! Только в тридцать пятом году мы переехали в Москву.
— Ну зачем тогда, — кричу я, потому что мне и Мамочку жалко, и Москву жалко, — зачем вы уехали из Ленинграда?!
— Мы никогда бы не уехали из Ленинграда! — Мамочка вдруг внимательно на меня смотрит и опять становится нашей Мамой и объясняет: — Папин институт перевели в Москву, и нам пришлось уехать из Ленинграда. Знаете что, девочки, — Мамочка улыбается и говорит почти весело: — я обещаю вам, что постараюсь Москву полюбить… только не сразу! А сейчас давайте потихоньку готовьтесь — скоро спать ложиться.