— Вот именно. Скрытый смысл можно усмотреть в любой глупости. Телепатия — обман трудящихся в чистейшем виде…
— Однако и за рубежом…
— За рубежом? — перебивает Дау. — Но буржуазии нужен обман. А вот нам он ни к чему.
— Но, согласитесь, в науке ведь есть необъяснимые явления.
— Нет! Любое явление науки можно объяснить. А жульничество — нельзя. В этом и состоит разница между ними.
После врачебного осмотра Дау спросил, когда прекратится боль в ноге.
— Терпение, Лев Давидович, терпение, — ответил врач. — Лучший лекарь — время. Знаете, если бы я был на вашем месте, я бы мог не думать, что у меня болит нога. Попробуйте! — Он сделал паузу. — Получается?
— Да!.. Я действительно могу не думать, что у вас болит нога!
— Один — ноль в вашу пользу, — сдается врач, прощаясь с Ландау.
Музыковедение, искусствоведение, театроведение и литературоведение, как уже упоминалось, Дау считал лженауками и называл «обманом трудящихся». Что же касается научного коммунизма и тому подобных дисциплин, то они приводили его в ярость. В них он видел особый вред и с величайшим презрением относился к людям, избравшим их своей специальностью.
А еще он постоянно твердил, что опера — противоестественна, что люди в реальной жизни общаются посредством живой речи, а не пения. Не понимал он и балета. И все же у Дау была любимая певица — Надежда Андреевна Обухова. Кора говорила, что он всегда задерживается у радиоприемника, услышав ее голос, слушает ее до конца и уверяет, что это единственная певица, которую можно слушать.
Как уже упоминалось, своего имени Дау не любил. Когда я однажды сказала, что у него прекрасное имя, он отрицательно покачал головой:
— Жалкое имя. И животное такое есть.
— Так звали нашего лучшего писателя.
— Единственное утешение.
— А какой прекрасный рисунок, где ты в виде льва, а теоретики — слепые котята.
— Для карикатуры еще куда не шло.
При его интересе ко всему, что происходило вокруг, тема имен возникала постоянно. Как-то я принесла подборку старых странных имен, попадавшихся в газетах и журналах. Дау оставил листок у себя и долго веселился, цитируя такие перлы, как Трактор Михайлович, близнецы Рева и Люция, девочка по имени Великий Рабочий, мальчик Джонрид и тому подобное.
— Не от большого ума отец назвал сына Разумом, — вздохнул он. Однажды и мне досталось:
— По-видимому, ты еще легко отделалась. Если бы ты родилась не накануне Первомая, а в середине осени, быть бы тебе Октябриной. И звали бы мы тебя Октей. Октя — это ужасно!
Он пришел в ужас, узнав, что я хочу назвать дочь Вандой. Мне пришлось выслушать не одно рассуждение по этому поводу даже после того, как ей было дано имя Ирина. Прошло много лет, а Дау нет-нет да вспоминал, какой опасности она избежала: