В общем, погулять мне более не удалось. Снова накатила забота и, посетовав на избирательную память Богданова, которая выдает целые куски текста, но не помнит, как производить динамит, я вернулся домой и до темноты возился с оружием, а что нового вспоминал, то все записывал.
Так пролетел еще один день моей жизни, а следующим утром появились боевики Лоскута, предупредившие нас с сестрой, что к Бахмуту направляется сотня казаков из ближних людей войскового атамана Лукьяна Максимова. Пришлось нам срочно собирать вещички, седлать коней и на всякий случай бежать в сторону Сечи.
Украина. Хутор Диканька. 05.08.1707.
Лукьян Хохол поглаживал своего коня по шее и шептал ему на ухо успокаивающие слова. Нельзя выдавать себя излишним шумом, а то все дело прогореть может. Генеральный судья Кочубей что-то заподозрил и запер свою дочь Матрену на родном хуторе Диканька, а посланный к Мазепе гонец вернулся со словом гетмана, что пока ему не предоставят девушку в целости и сохранности, никаких переговоров между ним и сечевиками не будет.
Куренной атаман вспомнил сделанный для него Семерней список с любовного гетманского письма и улыбнулся.
Престарелый, но все еще бодрый гетман писал своей возлюбленной:
«Мое сердечко, мой розовый цветок. Моя любимая и наимилейшая Мотроненько. Сама знаешь, как я до безумия люблю тебя».
Да и Матрена Кочубей хороша, постоянно отвечала ему, подогревая чувства Ивана Степановича:
«Хоть сяк, хоть так будет, а любовь между нами не отменится».
Сечь кипела и бурлила, никто не впускался и не выпускался, казаки собирали войсковые обозы, готовили и починяли оружие, перековывали лошадей, и не хотели, чтобы царевы шпионы раньше времени прознали об их грядущем походе. Благодаря усиленным мерам по соблюдению тайны, были отловлены пять лазутчиков: двое московских, один турецкий, один гетманский, да еще один из Речи Посполитой. Московских агентов долго пытали и вызнали про всю сеть, раскинутую по Малороссии и Украине, турка и ляха придержали, а через гетманского вышли на связь с Мазепой.
С гетманом договориться было жизненно важно, а потому, недолго думая, атаманы решили Матрену выкрасть. Дело это было нелегкое, у Кочубея казаков для охраны родного дома хватало и, враждуя с Мазепой, он всегда был начеку. Однако за дело взялись пятеро лучших пластунов на всей Сечи, да еще Петр Семерня был внутри, обещал усыпить собак, и по возможности подпоить стражу.
Пластуны ушли в сторону хутора, а Лукьян с десятком казаков затаился в балке неподалеку, чтобы если будет погоня, то отвлечь ее и увести в сторону. Ожидание — одно из самых тяжких человеческих чувств, но сечевики воинами были опытными, не раз в засаде турка, крымчака или ляха караулили, и потому, никак не выдавая своего присутствия, терпеливо ожидали возвращения мастеров скрадывания.